— Это шифр, ваше превосходительство, — констатировал следователь и недоуменно пожал плечами. Шпионы были не по его части.
— Немецкий шифр, — уточнил шеф жандармов и нервно заходил по кабинету. — А теперь представьте, что эта шпионская книжица с немецким шифром пролежала вместе со своим хозяином семнадцать лет в болоте, в нескольких верстах от Петербурга, между Царским Селом и Павловском. Впрочем, это не все. — Он протянул ему остальные бумаги и приказал: — Сядьте и ознакомьтесь.
Следователь быстро пробежал глазами все три бумаги.
— Что скажете? Они кажутся вам подлинными?
Бенкендорф продолжал ходить из угла в угол. Савельев не мог припомнить, чтобы видел его когда- либо в таком волнении.
— Каждая в отдельности не вызывает у меня подозрений, — признался статский советник, — но все вместе…
— Не вызывает подозрений?
Шеф жандармов наконец остановился, сел за стол и посмотрел на Савельева сурово, даже несколько враждебно.
— Как вам должно быть известно, — начал он менторским тоном, — Наполеон перехитрил адмирала Чичагова и вместе со старой гвардией преспокойно переправился через Березину. Третья Западная армия Чичагова подошла к переправе слишком поздно и вступила в бой со свежими силами маршала Удино. Вряд ли император мог наградить кого-то из офицеров Западной армии за столь блистательно проваленную операцию.
— Однако, ваше превосходительство, силы были слишком неравными, — вставил в свою очередь статский советник. — К Удино присоединился корпус Нея, а затем Наполеон бросил на Чичагова гвардию. Потери французов были огромны. В рапорте генерала Ермолова сказано: «Вся потеря неприятеля принадлежит действию войск адмирала Чичагова». Среди офицеров Западной армии было много достойных награды даже в тот не слишком удачный для нас день.
— Вот как? — удивился Александр Христофорович осведомленности своего подчиненного. — То есть вы полагаете, что бумага неподдельная?
— Я ничего не полагаю и тем паче не предполагаю, ваше превосходительство. Я доверяю только фактам. Нужно проверить в архиве Военного министерства список награжденных офицеров от десятого декабря тысяча восемьсот двенадцатого года, — заключил Савельев.
— Это, во-первых, — одобрительно кивнул Бенкендорф. — Во-вторых, мне показалось странным, что в то время, когда наша армия после столь кровопролитных боев испытывает нехватку в офицерском составе, Чичагов отправляет офицера высшего звена в отпуск. И, в-третьих, в записке Аракчеева капитан первого ранга вдруг превратился в полковника.
— Эти звания равны, — возразил Савельев, — а граф Аракчеев в те времена мог написать что угодно. С него станется.
— Хорошо, — согласился начальник, его взгляд сразу смягчился. — Давайте думать дальше.
— А чего тут думать, ваше превосходительство? — усмехнулся статский советник. — И Чичагов, и Аракчеев — члены Государственного совета…
— Вы предлагаете мне переговорить с ними? — брезгливо поморщился Бенкендорф.
Все в Третьем отделении знали, как шеф ненавидит бывшего временщика, и хотя тот давно утратил былое могущество, а Бенкендорф, напротив, его приобрел, все же Александр Христофорович предпочитал обходить графа Аракчеева стороной.
— Тогда поступим иначе, — сразу нашел выход из затруднительной ситуации Савельев. — Поднимем из архива какие-нибудь бумаги, написанные графом и адмиралом, и сверим почерка.
— Действуйте, Савельев! Я поручаю это дело вам.
Начальник аккуратно уложил все бумаги обратно в водонепроницаемый футляр морского офицера и положил его перед статским советником.
— Позвольте один вопрос, ваше превосходительство, — не торопился брать футляр в руки Савельев.
— Спрашивайте.
— Почему вы поручаете мне дело о шпионаже?
— Оно вовсе не является таковым, — возразил шеф жандармов. — Я не верю, что барон Гольц утонул в болоте. Его убили и замели следы. Ваша задача — найти убийцу и узнать причину, по которой тот совершил злодеяние…
Никогда еще Дмитрий Антонович не сталкивался с преступлением, совершенным много лет назад. Это сильно затрудняло расследование. Поездка на место преступления не дала никаких результатов, и даже доктор Цвингель на этот раз ничем не мог быть ему полезен. Самые большие надежды следователь возлагал на записную книжку и первым делом отдал ее на расшифровку. Своего подчиненного коллежского секретаря Нахрапцева он отправил в архив Военного министерства. Вскоре тот вернулся и с ходу доложил:
— Барона Гольца нет в списке награжденных офицеров от десятого декабря тысяча восемьсот двенадцатого года, и в последующих списках за оный год он также не числится…
«Бенкендорф, как всегда, оказался прав, — мысленно признал Дмитрий Антонович. — По всей видимости, остальные бумаги тоже поддельные».
— Он и не мог числиться среди награжденных, — выдержав паузу, добавил помощник.
Коллежский секретарь Андрей Иванович Нахрапцев, молодой человек лет двадцати шести, высокого роста, с природным румянцем на щеках, всегда выглядел щеголем, даже в ординарном голубом вицмундире, в котором ходил на службу. Пшеничного цвета волосы были уложены в самую модную прическу, усы нафабрены и немного закручены вверх. Светло-голубые глаза смотрели с обманчивой наивностью и порой казались глуповатыми. Он попал в Третье отделение по протекции, но за два года службы совершенно освоился и выгодно себя проявил. По тому, как азартно сияли глаза коллежского секретаря, Савельев сразу догадался, что им добыта очень важная информация.
— Вот извольте взглянуть, Дмитрий Антонович…
Нахрапцев протянул бумагу, исписанную аккуратным мелким почерком.
— Что это? — удивился следователь, узнав почерк своего помощника.
— После того как я не нашел Гольца в списках офицеров Третьей Западной армии, мне пришло в голову порыться в документах Молдавской армии, которую до войны с французами возглавлял адмирал Чичагов. Там я обнаружил прелюбопытную справку о капитане первого ранга Конраде Гольце, — сообщил он с самодовольной улыбкой и не без гордости добавил: — Так как мне не позволили вынести ее из архива, пришлось собственноручно скопировать.
В справке говорилось, что капитан первого ранга барон Конрад Августович Гольц родился в тысяча семьсот семьдесят пятом году в городе Гамбурге. До тысяча восемьсот пятого года состоял на службе у прусского короля, а после наполеоновской оккупации перешел на службу к русскому царю. Служил некоторое время на Черноморском флоте, потом был направлен в Молдавскую армию и в чине полковника воевал с турками. Двадцать второго июня тысяча восемьсот одиннадцатого года в битве под Рущуком был тяжело ранен и перевезен в госпиталь в городе Яссы…
— Вот ведь, прости Господи, черти этого Гольца хороводят! — неожиданно воскликнул Савельев. — Я тоже был ранен под Рущуком, в колено, и тоже лечился в Яссах!
— Но вы дочитали до конца? — нетерпеливо поинтересовался коллежский секретарь.
Оставалось всего одно предложение, но оно было подобно разрыву артиллерийского ядра.
— «Первого июля тысяча восемьсот одиннадцатого года, — не веря собственным глазам, следователь принялся перечитывать вслух, — капитан первого ранга, барон Конрад Августович Гольц скончался»… То есть как это скончался? — поднял он недоуменный взгляд на помощника.
— Выходит, мы имеем дело не с Гольцем, а с кем-то другим, — заключил Нахрапцев.
Он смотрел на своего начальника с торжествующим видом победителя. Совсем иное лицо было у Савельева: усталое и озадаченное. Загадки множились, а ответы все не спешили объявляться.
