девицам из богатых, аристократических семей. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, плешивый череп, выпученные от базедовой болезни глаза, мутные, как у дохлой рыбы, пан Колосовский держался молодцом. Осанка шляхтича до сих пор была безупречна, а движения подчеркнуто изысканны.
Татьяна оказалась способной ученицей. Князь Павел давно отметил: за что бы дочь ни бралась, все у нее превосходно получалось. По-английски она говорила как леди из самого высшего общества, романсы распевала, как французская оперная дива, а лис травила с сумасшедшим азартом семнадцатилетнего мальчишки, которому доверили лошадь, шпоры и кнут.
Стоя за портьерой, откуда их не было видно, Головин поднес к губам палец, давая понять Евгению, что они должны вести себя тихо, чтобы не сорвать урока. Впрочем, Шувалов и не смог бы вымолвить ни звука. Его целиком поглотила открывшаяся перед ним картина. Девушка в белоснежном бальном платье, выпорхнувшая откуда-то сбоку, незамеченная им сперва, легко и уверенно кружилась в вальсе, как пылинка в солнечном луче. Она казалась сотканной из облачной, невесомой вуали, ее воздушность изумляла. Светлой феей в окружении нелепых уродливых троллей представилась растерявшемуся гостю Татьяна. Княжна повернулась к нему лицом, и он испытал невероятное ощущение, мучительное и сладостное сразу, — как будто земля ушла у него из-под ног, разверзлась пропасть, в которую стремительно осыпались все прожитые годы… И он вдруг сделался юным, таким же юным, как влюбленная в него девушка, обещавшая ему счастье, но причинившая только страдания. Он смотрел на одну, а видел другую. Лоб Шувалова горел, как в лихорадке. «Елена! Возможно ли подобное сходство?! Или я сплю, или с ума сошел… Но как я могу ошибиться — вот, вот ее лицо, ее нежная шея и талия лесной феи… И эти светлые кудри вдоль висков, и эти голубые глаза, сверкающие, как небо весной!»
Татьяна вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она огляделась и обнаружила, что за слегка приподнятой портьерой стоит незнакомец, который неотрывно смотрит на нее. Теперь, не прерывая танца, она то и дело оборачивалась на дверной проем, отмечая, что незнакомец продолжает за ней наблюдать. Необъяснимо взволновавшись, Татьяна начала сбиваться с ритма, оступилась и толкнула партнера.
— Смотрите мне в глаза, мадемуазель! — строго приказал пан Колосовский. — Не отвлекайтесь, или упадете! Вальс — танец опасный!
Девушка сделала над собой усилие и отвернулась.
— Пойдем, братец, мы тут уже мешаем, — дернул Шувалова за рукав князь Павел.
Евгений шел за ним молча, повесив голову. Призраки довоенной, еще не горевшей Москвы обступали его. Он, как наяву, видел особняк своих добрых соседей Мещерских, слышал несущийся из раскрытых окон вальс. Тот же или другой, похожий на него, — он не мог бы ручаться. «Да и какая разница… — твердил он про себя. — Но девушка, девушка! До чего поразительное сходство!»
— Понравилась тебе моя дочурка? — между тем самодовольно интересовался Головин. — Уже невеста, не правда ли? Я, признаться, питаю в отношении Тани самые смелые планы… Ее мать в последнее время что-то м-м-м… утомилась и не думает о будущем нашего сокровища. Может, это к лучшему, Ольга все равно выдала бы ее замуж за какого-нибудь бездельника, был бы с деньгами и нам ровня. Но я мыслю выше, о, выше! Такая богиня достойна украшать, знаешь ли, самую вершину Олимпа… Между нами, друг мой, — Таня выйдет за министра, только за министра!
— Мне надо бы прилечь, — невпопад и даже несколько неучтиво перебил граф. — Я не спал целые сутки…
Его пошатнуло, и он прикрыл глаза.
— Конечно, конечно, — забеспокоился князь. — Твоя комната давно готова. Мне бы сообразить, что ты болен! Вид у тебя, мягко говоря, не цветущий!
…Евгений долго лежал на постели одетым. Его сковало оцепенение, он словно заново был оглушен разрывом ядра, как когда-то, во время войны. Его сознание бунтовало. «Мне померещилось. Засиделся в своем медвежьем углу. Маменька права, надо было выезжать на балы во Владимир. Отвык от общества красивых молодых женщин. Начал видеть миражи!»
К обеду он вышел, настроившись самым реалистическим образом и все же провозившись перед зеркалом полчаса вместо привычных двух минут.
— Позволь представить тебе мою дочь Татьяну. — Князь подвел к нему раскрасневшуюся девушку и с комичным пафосом сказал ей: — А это наш благородный рыцарь и герой, о котором я столько тебе рассказывал.
— Не преувеличивай, Поль! — возразил Шувалов, также изрядно смущенный. — Какой из меня рыцарь и герой? Настоящие герои остались на поле брани. А я — обычный помещик, сельский житель…
Татьяна смотрела пристально, слушала внимательно, на ее пунцовых губах мелькала улыбка. «Нет, я не ошибался! — восклицал про себя ошеломленный граф. — Она похожа на Елену чрезвычайно!»
— Только настоящий герой может отрицать величие своего подвига, — тихо произнесла она, поборов замешательство. — Я не помню, где это читала, но думаю, это правда.
— Ну, разве она не прелесть?! — рассмеялся Головин. — И как она выговорила это словечко: «Правда»! Уж эти мне эфирные создания, рассуждающие о правде, об идеалах, которые им известны лишь из книжек… А пусти-ка ее в жизнь одну, без наставника, так она даже извозчика нанять не сумеет!
— Вычитанный идеал все же лучше, чем никакого, братец, — парировал Евгений, чем немедленно заслужил благодарный девичий взгляд.
— О, Таня, у тебя появился заступник! — похлопал его по плечу Павел. — Тогда я отступаю! Но вот что, мне пришла прекрасная идея! На днях в Царском дают бал. Мы едем, и ты с нами! Тебе надо развеяться, показаться, а то совсем закис в своей деревне. Императорский бал очень кстати. Соберутся все сливки общества. Будет случай представить тебя одной особе…
— Я не думаю… — начал Евгений, но кузен не дал ему договорить.
— Да чего же тут особенно думать, братец! — все более воодушевляясь своим проектом, воскликнул он. — Едем и баста! Чего испугался? Ох, уж эти мне закоренелые холостяки! Все-то вы боитесь, что вас женят! Но к столу, однако, к столу!
С этими словами князь уселся во главе стола, и лакеи, стоявшие вдоль стен навытяжку с самым деревянным видом, немедленно приблизились и принялись обносить обедающих блюдами. Будучи англоманом, князь все же предпочитал русскую кухню. Были поданы жирные щи со сметаной, каша, бараньи потроха под грибным соусом, расстегаи с семгой, соленые огурцы, квас, медовуха и старый травник. Живя в Лондоне, Головин выписывал продукты с родины, держал русского повара, и английские лорды, знакомства с которыми отчаянно искал русский князь, соблазнялись «экзотической» кухней куда чаще, чем его обществом, и куда больше, чем он сам себе в этом признавался.
Евгений с Татьяной сидели напротив друг друга. Девушка из-под опущенных ресниц следила за каждым движением гостя, отчего у того начисто пропал аппетит. «Да что же Поль ей наговорил? — недоумевал граф. — Она глаз с меня не сводит!» Князь, обращая очень мало внимания и на гостя, и на дочь, с благоговейным видом принялся за щи.
— А как же княгиня? — удивленно оглядел пустующие стулья Евгений. — Разве мы ее не ждем?
— Ольге в последнее время нездоровится. Она не выходит больше к столу. — Равнодушно отчитавшись скороговоркой, Павел сменил тон и предложил с таким видом, словно набрел на очередную «прекрасную идею»: — Но не беда, мы выпьем за ее здоровье!
Шувалов не успел возразить, как рюмка его была наполнена травником до краев. После возлияний с помещиком Кашевиным Евгений не переносил уже одного только запаха спиртного. Он с удивлением взглянул на хозяина. Петербургский кузен, которого московский родственник всегда считал недосягаемо утонченным и бескомпромиссным денди, внезапно показался ему ничем не лучше и не сложнее разбитного соседа по имению, выводившего «ломовую породу» мужиков. Пожалуй, князь даже проигрывал от этого сравнения. В нем не было ни следа искренности, дружеского расположения, зато обнаружились чванство, высокомерная грубость и себялюбие.
— За здоровье княгини выпью, — согласился Шувалов, — но от дальнейших возлияний ты меня уволь. Старая парижская рана не дает в полную силу наслаждаться жизнью.
— «Старая парижская рана», — цинично усмехнулся Головин. — В устах ловеласа эта фраза имела бы совсем иной смысл. Но ты, братец, и пошутить-то рискованно не умеешь, куда уж тебе до прочих подвигов?
