своих матерей, которые уже не раз и не два звали их обедать.
Повесть у Гайдара писалась с трудом, и он все чаще подумывал об отъезде. На этот раз он решил махнуть в дальние южные страны — в Крым.
Артек — так называлась та счастливая страна, куда Гайдар вез своего сына.
По дороге от Симферополя к Артеку автобус сломался, и тогда побрели они через перевал пешком. Прошли километр, потом другой — тяжело. Тимуренку, конечно, легче: то на плече папкином едешь, то опять пешком. Но вот Тимур начал похныкивать, это когда не на плече, а пешком. Тогда выручила песня. Папка запел:
И еще пели другие походные песни. И маленький Тимур шагал и даже подпевал. А идти еще далеко, но с песней все же легче.
Всю дорогу пел отец, а когда вдали показались огни пионерского лагеря, сказал:
— Ну вот, Тимуренок-Гайдаренок. Ты, если хныкать захочется, всегда запевай песню. И самому веселее, и людям приятнее.
Пришли они в Артек ночью. Стоял знойный июль, и даже ночная прохлада не могла поглотить жар, который шел от каменных гор, гранитных скал. Шли пешком по берегу моря, и Тимур спрашивал, показывая на тихое спящее море, которому не было видно ни конца ни края.
— Пап, а другого берега у моря нет?
Гайдар глядел, как тихо плескались волны у прибрежных камней, и ему не хотелось нарушать сказочные сны, которые навевала черноморская волшебная ночь. Он со вздохом отвечал:
— Нет, Тимур! Нет у моря другого берега!
Так они подошли к Артеку. Вот он наконец, лагерь у самого синего моря. Чуть вдали на возвышении белеет домик. Здесь, говорят, в давние-давние годы доживала дни своей бурной жизни графиня де Ламот, та самая, о которой когда-то писал Дюма.
Тимура определили вместе со всеми пионерами. Он был уверен, что папа, который все может, записал его в пионеры. Тимур спал в общей палате, как и все, становился на линейку и вообще вел себя как образцовый пионер. Артековцы его любили: во-первых, маленький Тимур — сын самого Гайдара; во- вторых, Тимур так мал и так забавен, что не любить его просто нельзя.
Хорошо в Артеке! Солнце греет, куда там греет — печет, на градуснике — выше тридцати. Вверху горы, кругом зелень, парки, внизу — тихое синее море, ленивое, разомлевшее от духоты. Красота.
Аркадий не раз ловил себя на том, что он невольно наблюдает за жизнью пионеров и их воспитателей.
Вот костер у вожатых. Ребята декламировали: «Красное знамя — знамя свободы, равенства, братства, любви». А то, что красное знамя — знамя диктатуры пролетариата, так это устроителям костра невдомек.
Записал эти и некоторые соображения в свой дневник. Пригодятся. Старая привычка газетчика — записывать впечатления, которые вроде бы и не нужны пока для новой книги.
Спасаясь от жары под ветвями болотного кипариса, сидели пионеры. Увидев Гайдара, они замахали руками, приглашая к себе.
— Как живете, народ?
— Хорошо. Даже лучше, чем хорошо.
Гайдар поглядел на ноги: мальчики и девочки обуты в сандалии и белые носочки, нахмурился.
— Вот смотрю я на вас, народ вы хороший, все будто здоровые люди, а ходить по земле не умеете.
— Умеем! — возразили ребята.
— Как же умеете, если ноги у вас завернуты в вату? А по земле и босиком придется бегать. А ваша армия будто в госпитале.
— Не разрешают доктора босиком-то, — сказал веснушчатый пионер. — Говорят, ноги наколете, пораните.
— А начальство как думает? — повернулся Гайдар к подошедшему начальнику лагеря. — Как оно солдат думает готовить? Можно им без сандалий бегать?
— Им лучше знать, Аркадий Петрович. Если не боятся, думаю, можно, — ответил начальник.
— А чего бояться? Ногу поцарапают — йодом смажете. Найдется такое снадобье? А пионеры — народ храбрый, что им царапины. Ведь верно, ребята?
— Верно, Аркадий Петрович. Даже очень верно, — закричали пионеры.
— Тогда все в порядке. Вон и начальник говорит, что йоду у него сколько угодно.
С того времени пионеры стали ходить разутыми, конечно, когда не холодно.
Аркадий любил бродить по парку и наблюдать за ребятами, когда они свободно проводили время без старших.
Однажды он шел по дорожке парка Виннера. В беседке, переоборудованной из часовни, группа пионеров о чем-то спорила. Гайдар на цыпочках подошел к беседке и встал так, чтобы ребята не могли его видеть.
— Это, может быть, на самом деле было?!
— Фантазия, — отвечал другой голос.
Когда страсти ребят разгорелись и спорщики стали громко шуметь, Гайдар вышел из укрытия и спокойно спросил:
— Вы чего не поделили, ребята, может, я помогу вам?
— Это Вовка говорит, что невидимка был, а я ему объясняю — фантазия… это писатель выдумал, — пояснил паренек с живыми глазами.
Аркадий Петрович серьезно, будто не понял, о чем спорят, спросил:
— А что — интересная книжка?
Ребята стали рассказывать:
— Уэллс пишет, что инженер изобрел краску. Если ей покрасить что-нибудь, то оно станет невидимым, как все равно его нет, — объяснял один.
— Не краску, а жидкость, — поправил его другой.
— Если сделать укол и ввести эту жидкость человеку, то его не будет видно — человек этот станет невидимкой, — добавил третий пионер. — Только нас не обманешь, ведь мы не маленькие — понимаем.
— А что же вы понимаете?
— Как же! Ведь невидимку застрелили, когда он бежал раздетый. По следам на снегу.
— Ну и что? — спросил Гайдар.
— Но человек ведь ест, а если человек ест хлеб или еще что-нибудь…
— Например, пирожное, — подсказал Гайдар.
— Ну хоть пирожное. Его ведь внутри все равно будет видно, ведь оно не окрашено жидкостью.
— Да, пожалуй, вы, ребята, правильно говорите, — задумчиво сказал Гайдар. — Молодцы! А писатель об этом не подумал.
— Пусть бы он нас спросил, тогда мы бы ему сказали.
— Да, с читателями всегда нужно советоваться, — улыбнулся Гайдар.
Пока маленький Тимур играл и развлекался с пионерами, Гайдар писал новую повесть.
Отрывок из повести он уже читал пионерам. Это будет книга о маленьких жителях глухого разъезда №216 — хороших и забавных людях Петьке и Ваське. Они, как и он в детстве, живут мечтой о «дальних странах», хотят увидеть большие города, красивые вокзалы, огромные заводы. Жизнь идет, и на тихом глухом разъезде начинается большое строительство, в селе организуется колхоз.
Тихий лесной разъезд №216 превращается в станцию Крылья самолета и на глазах ребят становится
