— Я не могу больше оставаться здесь, я не выдержу-у-у-у…
Послышался новый приступ плача.
— На меня все время пялятся какие-то подонки, Миранду приходится все время возить, то к ним, то ко мне, зимой надо все время убирать снег…
— Приезжай, посмотрим, какие квартиры сдаются. Тебе надо переехать, как делают все нормальные люди.
Анна замолчала, громко дыша в трубку — сначала лихорадочно, потом спокойнее.
— Мне надо подумать.
— Ты знаешь, где я живу.
Калле прошел к Аннике от входной двери в своих красивых зеленых сапогах с отражателями. Щеки мальчика раскраснелись, ему было жарко в верхней одежде, широко открытые глаза возмущенно блестели.
— Почему папа на нас сердится?
Анника наклонилась к сыну, погладила его по щеке.
— Папа устал, — сказала она. — Он очень много работает. Но скоро все исправится.
Она, улыбнувшись, посмотрела в глаза сыну, внушая ему спокойствие и уверенность, которых не чувствовала и сама.
— Я хочу остаться дома с тобой, — захныкала Эллен.
Анника посмотрела на дочку, вспотевшую от волнения.
— Ко мне приедет Анна, она очень расстроена, и мне надо помочь ей в одном деле.
— Взрослые тоже иногда расстраиваются, — изрек Калле.
Анника отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, камень в груди снова зашевелился, разрывая ее изнутри. «Мои милые детки, мои любимые крошки».
— Вы же скоро вернетесь, — глухим голосом произнесла она, затягивая пояс халата.
Из холла в спальню вошел Томас. Он дымился от злости, казалось, над головой его повисла черная туча.
— Что ты ищешь? — окрепшим голосом спросила Анника.
— Мобильный телефон. Ты его не видела?
— Тебе обязательно брать его с собой?
Он посмотрел на нее как на идиотку.
— Ты не пробовал на него позвонить? — спросила Анника.
Презрение во взгляде Томаса сменилось удивлением. Он трудно сглотнул, наклонился над городским телефоном и набрал номер. Мобильный зазвонил в кармане его пальто.
— Езжай аккуратно, — сказала она, когда он выталкивал детей к двери.
Томас обернулся через плечо и бросил на жену затуманенный злостью взгляд.
Дверь захлопнулась. Анника стояла босиком на полу. Ноги леденил сквозняк, тянувший с лестничной площадки. Пол исчез, она его не чувствовала, находясь в каком-то тошнотворном свободном падении. Небо рушилось, в мозгу гремели ангелы. Она понимала, что семена отчаяния будут набухать и расти, пока не примут облик чиновницы среднего звена из объединения областных советов.
София Гренборг, думала она, София Гренборг, отвратительная, как сатана, начали вопить ангелы, они снова взяли власть, которой было лишились. Они выкрикивали свое возмущение нестройным хором.
Анника зажала ладонями уши, стиснула зубы и бросилась прочь от двери, нырнула в кровать и натянула на голову одеяло.
Она постаралась утишить дыхание, чтобы избежать гипервентиляции и судорог.
Рагнвальд, подумала она. Владыка божественной мощи. Самолет на базе Ф-21. Взрыв. Горящий заживо молодой человек. Любовь к юной легкоатлетке и дрессировщице собак. Изучение богословия в Упсале, восторженное почитание председателя Мао. Убийство как профессия. Бенни Экланд — сомнительная личность, талантливый журналист, горький пьяница. Линус Густафссон, бдительный мальчик с копной непослушных волос. Курт Сандстрем, деревенский политик, твердо стоявший на земле.
Она отбросила одеяло и набрала прямой номер К.
Если он ответит, то это будет знак свыше, подумала она, постаравшись избавиться даже от мысли о том, что будет, если он не ответит, какие демоны завладеют ее душой.
Но он ответил, ответил своим обычным, немного усталым голосом. Анника рывком выпрямилась на подушках. Ангелы тотчас замолчали.
— Что-нибудь произошло за это время? — спросила она дрожащим голосом.
— Вы хотите услышать что-нибудь особенное?
Она закрыла глаза. Какое облегчение — слышать его голос.
— Я не думаю, что вы сидели без дела.
— Ой, да, не сидел, — сказал К. — Как вы думаете, чем мы занимались?
Она попыталась улыбнуться трубке.
— Нашим другом Рагнвальдом. Вы его нашли?
К. постарался скрыть вздох.
— Серьезно, — сказала она и принялась крутить телефонный шнур. — Что-то ведь у вас есть. Например, Курт Сандстрем. Что с ним произошло?
— Он умер, его застрелили.
Она откинулась на подушку. Камень в груди лежал неподвижно, она почти перестала его чувствовать.
— Ёран Нильссон из Саттаярви, — сказала она. — Как мог человек исчезнуть на тридцать лет так, что ни вы, ни Интерпол, ни ЦРУ, ни Моссад не можете его найти? Как такое возможно?
Несколько бесконечно долгих секунд К. молчал.
— Мы не сидели сложа руки, как вам, может быть, кажется.
— Правда?
Она подняла глаза к потолку.
— Вам было известно, что он живет во Франции, и неужели было так трудно его обнаружить? Надо было всего лишь вооружиться пылесосом и нажать кнопку.
— У французской полиции есть отличные пылесосы, которые улавливают даже очень мелкие частицы. Но эта частица все время просачивалась сквозь любые, самые мелкие фильтры.
Реальность вокруг Анники обрела четкие очертания, свободное падение прекратилось. Никакой тяжести, она воспарила — ей было хорошо и покойно.
— Как он ухитрился это сделать? Если он действительно так опасен, как вы думаете, если он действительно был международным профессиональным убийцей, получавшим кучу денег за мокрые дела, то как же он может постоянно от вас ускользать? Почему его никто не взял?
— Насколько велики были эти кучи денег, мы не знаем, как не знаем, играли ли в этом деле какую-то роль деньги. Может быть, он убивал из чистых и непорочных убеждений.
— Но тогда откуда вы вообще знаете, что это он?
— Есть несколько вещей, в которых мы твердо убеждены и на сто процентов уверены, но есть гора трупов, по поводу которых у нас есть только подозреваемые.
Анника теперь чувствовала себя воспарившей на небеса — так хорошо и спокойно ей было.
— Но почему Рагнвальд? Он что, оставил отпечатки пальцев? Или салфеточки с подписями губной помадой на месте преступлений?
— У нас есть информаторы, — сказал К. — Есть, кроме того, методы разведывательной деятельности.
— Это звучит очень глупо.
Какое-то время они помолчали. В груди стало тепло и спокойно.
— В этом деле есть одна вещь, которую я решительно не понимаю, — сказала Анника, когда молчание
