Илзе бывает иногда грубой и беспощадной!
— Я имею ввиду господина, который окликнул нас вчера во дворе, — пояснила она.
— Ах, этого, — сказала я. — С нем говори сколько хочешь, он старый-престарый!
— Так это в самом деле те люди, что были на пустоши четыре недели назад?
Я кивнула головой.
— И пожилой дал тебе те несчастные талеры?
— Да, Илзе!
Я подошла к окну и стала глядеть сквозь стекло. Мне не хотелось выглядеть смешной — у меня на глазах выступили слёзы. Илзе, конечно, знала, что я плакала, когда она уж очень распекала Хайнца, но это было другое дело, Хайнца я знала и любила с пелёнок — а почему меня печалит посторонний молодой человек? Что мне до того, что Илзе обозвала его юнцом и хлыщом?.. Совершеннейший пустяк, но отчего-то эта хула рассердила меня гораздо больше и совсем по-иному, чем Илзины нотации Хайнцу.
12
Я проснулась на следующее утро в каком-то странном расположении духа. Сначала я увидела знакомые пёстрые квадраты на одеяле и ощутила пышность перин, как обычно в Диркхофе. Игра в обручи, встреча с отцом, мраморные фигуры и покои госпожи Метелицы — всё это промелькнуло в моём затуманенном сознании, но я ждала, что вот-вот закукарекают петухи… Я слышала работающую в проходе кофемолку и удивлялась, что Шпитц не запрыгивает ко мне на постель, чтобы поздороваться. Я поднялась с подушек… Ах нет, через толстые ставни большой угловой комнаты в Диркхофе не проникало такое
Словно мне в утешение вдруг зачирикала и запела какая-то маленькая птаха. Она сидела на карнизе за окном, и с горькой радостью мне подумалось, что она прилетела из пустоши, прямо с рябины у стены Диркхофа… К моему изумлению, глубокая утренняя тишина была нарушена и на иной лад. За стеной, у которой стоял шкаф, внезапно раздался глубокий, звучный мужской голос — он протяжно запел церковный псалом. Одновременно открылась дверь в мою комнату, и Илзе, вслушиваясь, ступила на порог. Она молча кивнула мне и застыла со сложенными у груди ладонями.
— Святой человек, — удовлетворённо сказала она, когда псалом был допет, и подошла к кровати. — Кроме твоего отца, в доме живут и другие люди — и какие люди!.. Но вчера вечером дом показался мне каким-то языческим и заколдованным… — она умолкла, поскольку баритон завёл второй псалом. Милые рулады с карниза давно умолкли — громовой голос вспугнул маленького робкого певца.
— Вставай же, дитя! — сказала Илзе, благоговейно выслушав второй псалом. — Иметь таких соседей ценнее, чем даже найти клад. Это была прекрасная утренняя молитва!.. Ну, пора приниматься за работу!
Она подняла на окнах роллеты и вышла.
Я вскочила с кровати. За окном блестела и искрилась поверхность пруда; деревья и кусты были влажными от росы, сияющей мириадами многоцветных капель, а по газонам бегали павлины и фазаны.
Пока я одевалась, неутомимый баритон всё пел и пел.
— Хм, ему что, за это платят? — скептически спросила Илзе с лёгкой миной неудовольствия на лице, когда за шестым псалмом последовал седьмой. — Господу нашему такое пение явно показалось бы слишком долгим!.. Не для этого он предназначил драгоценные утренние часы!
Она на самом деле была уже в хлопотах. Она попросила отпереть одну из кухонь и, отклонив все предложения горничной, сама приготовила завтрак — Илзе «абсолютно не могла пить чужой кофе». Комната была подметена, постель с софы, где она спала, убрана, а на столе красовался кофейный сервиз, присланный фройляйн Флиднер.
Я робко постучала в дверь к отцу.
— Заходи, моя маленькая Лорхен! — отозвался он… Слава Богу, он ещё помнил, что я здесь, мне не нужно заново представляться! Он за руку втянул меня за в комнату, поцеловал в лоб и извинился, что вчера оставил нас одних, но ему пришлось до одиннадцати часов пробыть у герцога. Илзе сообщила ему, что собирается «после завтрака» посоветоваться с фройляйн Флиднер, что со мной делать дальше, и он горячо с этим согласился. Фройляйн Флиднер, сказал он, очень достойная, уважаемая дама, и ему бы хотелось, чтобы она приняла его доченьку под своё крыло; позже он сам посетит её и попросит её об этом. Сегодня, правда, он никак не может, он полностью загружен срочной работой и вынужден экономить каждую минуту.
Он был далеко не таким рассеянным, как вчера наверху в библиотеке, и хотя он пару раз назвал меня именем моей умершей матери и настойчиво спрашивал, сколько мне лет — я по всему чувствовала, что он полностью свыкся с мыслью, что его дитя с ним, — меня это вновь воодушевило. Он всё время держал меня за руку и позволил мне проводить его до лестницы, поскольку он привык пить свой кофе в библиотеке.
В холле мимо нас прошёл представительный пожилой господин. У господина были белоснежные волосы и белоснежный шейный платок, а его чёрный костюм атласно блестел в лучах утреннего солнца. Хотя господин и приподнял шляпу, но с весьма сдержанным видом, а его светлые глазки злобно блеснули при виде моего небрежно одетого отца.
— Кто это? — тихо спросила я, когда господин резво, но величаво обходил пруд; при его неожиданном появлении меня словно кольнуло в сердце.
— Старый бухгалтер фирмы Клаудиус, — ответил отец. — Он твой сосед — разве ты не слышала его пения? — на губах отца мелькнула саркастическая улыбка, и он посмотрел вслед ретивому утреннему певцу, который как раз исчезал в дальнем кустарнике.
Два часа спустя мы с Илзе тем же путём отправились в главный дом. Илзе несла под платком железный ящичек с ценными бумагами моей бабушки. Свой дорожный костюм она дополнила парой коричневых хлопчатобумажных перчаток и выглядела очень торжественно.
Сегодня гравийная площадка была пуста; зато зато цветочный сад был полон жизни. По песчаным дорожкам скрежетали тачки, между грядками сновали люди в рабочей одежде, цветок к цветку собирая букеты, а из-за розовых изгородей и шпалер выныривали мужские головы и с удивлением глядели нам вслед.
Когда мы подошли к большой оранжерее, из её двери вышел бухгалтер. Он был без шляпы; от его величественной, кипенно-белой макушки прямо-таки исходило сияние. Он разговаривал с молодым господином, который, по всей видимости, собрался уходить и сейчас вышагивал рядом с ним. Они нас не заметили, хотя мы вслед за ними повернули на широкую тропинку, ведущую прямо к двери в стене двора.
— Вы отчаянные головы — вы и ваша сестра — хотите высоко взлететь, — сказал старый бухгалтер.
— Это так плохо?
— И гнездо, где вы оперились, вам уже тесно — я давно об этом догадывался! — продолжал седовласый господин, не обращая внимания на возражение молодого человека. Голос его и в разговоре был
