Света пропустила последнюю фразу мимо ушей за излишнюю пышность, да и смысл не до конца поняла; просто брат немного перестарался, вот и всё. Теперь же, лёжа в комнате с книгой, текст которой окончательно потерял смысл, её пробил озноб. Что он имел в виду, говоря о любви, как о единственном движущем механизме жизни? И какую любовь подразумевал? Любовь к ней, или вообще, в глобальном смысле? Ну, конечно, в глобальном! Было бы слишком высокомерно принять всё на свой счёт. И всё-таки, всё-таки...
По затылку Светы побежали мурашки. Она заставила себя больше не думать об этом и снова углубилась в чтение. В конце концов, ей удалось перевести злосчастное предложение с тарабарского на русский и даже приступить к следующему. Но осадок в душе остался, как засохший сахар на дне чашки, если его сразу не смыть. По опыту Света знала – потом справиться с ним гораздо труднее.
Она решительно захлопнула книгу: второе предложение потеряло смысл точно так же, как первое. Завтра суббота. Завтра – «мамино утро». Что ж, она будет ждать его не только потому, что хочет приятно провести время наедине с мамой.
3
– Будь умницей, – попрощалась мама.
Света быстро закрыла калитку. Никогда прежде она не ждала маминого ухода так сильно, как сегодня. По пути к дому она удивлялась себе: как сильно можно измениться человек за какую-то пару недель? Всё утро она думала только о том, как бы побыстрее проводить маму на работу, и теперь с не меньшим нетерпением бежала к дому, которого боялась до тошноты, чтобы поскорей открыть дверь в мир, где ей никогда не будет места.
Сегодня всё прошло гораздо легче, чем в прошлый раз. Света выкинула из головы всё лишнее, сконцентрировалась на одной единственной мысли – как сильно она хочет оказаться там – и превратила желаемое в действительное.
4
Квартиры не было, и Марта сперва опешила. Она очутилась в церкви, посреди молчаливого строя людей в чёрном. Каждый держал в руке по зажжённой свечке. Вокруг пахло воском, дымом, и чем-то пряным. Лицо ныло от боли: следы побоев вернулись на положенное место.
Марта огляделась. Справа стояла Катерина Андреевна, вся в чёрном, с покрытой платком головой. На полупрозрачном, как папирус, лице выделялись заплаканные глаза в ярко-красной окантовке. Слева стоял Виктор, уже нетрезвый, необычно хмурый и тихий. Марта попыталась отыскать в толпе сводного брата, но не нашла, и посмотрела вперёд.
Посреди зала на длинных лавках стояло два открытых гроба. В каждую грань нижней крышки вставили по горящей свече. Высокий молодой священник в чёрной рясе расхаживал вокруг гробов и неразборчиво распевал молитвы, помахивая дымящимся кадилом. В первом гробу покоилась неизвестная старушка, высохшая, как египетская мумия. Во втором лежал молодой человек. Марта попыталась рассмотреть его лицо… и ноги её подогнулись в коленях.
В гробу лежал Максим. Неестественно спокойное лицо воскового оттенка, сложенные на животе кисти рук, выглядывавшие из рукавов чуть великоватого ему чёрного пиджака, закрытые веки на выпуклых глазах, которые больше никогда никого не испугают.
Все разговоры о том, что покойники похожи на спящих – чистейшая ложь, подумала Марта. В мёртвых не больше жизни, чем в пластиковых манекенах. Наверное, она смогла бы определить мёртвое тело из тысячи спящих, пусть даже летаргическим сном. Когда кровь больше не циркулирует под кожей, когда замерли все органы, и даже поры самой кожи сомкнулись – как можно ошибиться?
Священник продолжал начитывать молитвы. Когда одна заканчивалась, он крестился, все повторяли за ним, и начиналась следующая. За спиной Марты то и дело слышались всхлипы и стоны. Катерина Андреевна больше не плакала (похоже, она уже выплакала из себя всё, что можно), а только жалобно поскуливала и периодически пошатывалась – тогда к ней со всех сторон тянулись руки, чтобы придержать. Родственники мёртвой старушки выстроились у противоположной стены зала. Их было раза в два меньше, и выглядели куда бодрее. Наверное, так всегда бывает, когда в одном зале отпевают старика и молодого.
Панихида закончилась, и гробы стали закрывать крышками. Катерина Андреевна завыла, как пожарная сирена, и повалилась на колени. Виктор неловко подхватил жену под руку и принялся тянуть вверх. Общими усилиями женщину подняли и помогли выйти на улицу.
Погода стояла зябкая, пасмурная, небо плотно обложило. Чёрные острокрылые птицы парили совсем низко, чувствуя приближение дождя. Гроб Максима погрузили в похоронный автобус, люди расселись по машинам, и вся процессия двинулась к месту захоронения.
Никогда прежде Марта не видела такого огромного кладбища! Своими размерами оно могло поспорить с жилым микрорайоном, а то и с небольшим городом. Здесь были асфальтированные дороги, перекрёстки с указателями и даже автобусные остановки. А ещё всюду могилы – океан могил!
Интересно, как родственники умерших находят в этой стране мёртвых нужные адреса?
Автобус выехал на окраину кладбища. Могилы здесь были совсем свежие, заваленные венками холмики чернозёма с деревянными крестами. У одного из таких крестов автобус остановился. Вместо холмика под крестом зияла глубокая чёрная яма – гигантский город мёртвых открыл ещё одну пустую квартиру для нового постояльца.
Могильщики – четверо крепких ребят с лопатами – ждали у ямы. Люди высыпали из автобуса и выстроились вокруг могилы, чтобы проводить Максима в последний путь.
Марта взглянула на Катерину Андрееву и содрогнулась. Женщина не плакала, но было бы лучше, если бы плакала. Мачеха словно умерла: она без труда могла залезть в гроб вместо сына, и никто не заметил бы подмены. Виктор выглядел потерянным и отрешённым, словно не знал, что нужно делать и говорить. Марта вспомнила: точно так же он вёл себя на похоронах мамы. Смерть близкого человека ставила его в тупик, откуда он не мог выбраться самостоятельно даже с помощью алкоголя, и ему оставалось просто ждать, пока кто-нибудь не выведет его за руку. В прошлый раз этим «кем-то» стала Катерина Андреевна, но Марта сильно сомневалась, что в этот раз она сможет ему помочь.
Проститься с усопшим пришло человек тридцать. Некоторых Марта не узнавала, другие казались смутно знакомыми. Позади Катерины Андреевны стояла женщина лет сорока в уродливом вязаном берете. Нацепив на отёкшее лицо маску искреннего сочувствия, она смотрела куда-то вдаль. Правая рука неотрывно покоилась на плече Катерины Андреевны. Казалось, в своих мыслях женщина в берете обгоняла течение времени на пару часов, и уже была на поминках. Марта знала её: это Лида, близкая подруга мачехи ещё со школы. «Баба умеет бухать», – уважительно отзывался о ней Виктор. – «Выжрет три бутылки в одно горло и глазом не моргнёт».
Гроб поставили на край ямы. Двое ребят с лопатами спрыгнули вниз и принялись натягивать красную материю на вставленную по периметру ямы деревянную раму так, чтобы задрапировать земляные стенки.
Смерть. Марта сталкивалась с ней впервые. Как и с обрядом погребения. Она двенадцать раз отмечала свой день рождения, присутствовала на множестве других, но бывать на похоронах ей ещё не доводилось. В этой мрачной гнетущей обстановке в голову лезли дурные мысли. В сущности, размышляла она, день рождения и похороны – одинаково личные, интимные ритуалы. Вся разница в том, что первый организуется виновником, когда как всем остальным плевать, а второй представляет собой полную противоположность первому. Эта жуткая мысль показалась Марте чужой – слишком рациональной и слишком циничной, чтобы быть её собственной.
Наконец, яму подготовили надлежащим образом, и с помощью длинных ремней на дно стали опускать гроб. В этот момент ноги Катерины Андреевны подкосились вторично, но теперь стоящие рядом Виктор и Лида среагировали быстрее, успев подхватить её под руки. Отовсюду слышались плач и всхлипы, в основном, женские. Мужчины плакали беззвучно, или не плакали совсем.
Под влиянием общей истерии Марта тоже стала ощущать странное покалывание в уголках глаз. Ещё через секунду в горле стоял ком. Марта с удивлением поняла, что вот-вот разревётся. Это было странно,
