Ответа не последовало, и он повторил вопрос. Потом снова. Потом ещё. Он допытывался ответа, как если бы в нём крылся некий планетарный для него смысл.
Наконец, она сдалась.
– Видишь ли, – она вздохнула, – это для того, чтобы...
После слова «это» он перестал узнавать её голос.
– …скрыть запах.
На слове «запах» его проняла дрожь.
– Запах? Какой запах?
Струной натянулась пауза. И лопнула.
– Вот этот...
Она распахнула платьице, оказавшееся почему-то халатиком, под которым ничего больше не было, и пичуга в животе попросилась наружу вместе с остатками завтрака.
Её тело бугрилось струпьями и гноящимися нарывами, кожу испещряли бурые, сизые, иссиня-чёрные трупные пятна. Мертвенно-белая и разбухшая, как у утопленницы, она гармошкой сморщилась на шее. От разлагавшейся плоти разило тошнотворным смрадом. Из соска на левой груди с брызгами желтоватой жидкости вырвался белый червь.
– Я умираю, – призналась она тоном человека, смирившегося с неизбежностью. – Я уже почти умерла.
Она сделала лёгкий жест рукой, будто смахивала со щеки слезинку, и под слоем пудры открылась проевшая череп дыра. Сквозь неё проглядывало что-то пурпурное и пульсирующее. Затем она дёрнула себя за чёлку и... боже, боже, её волосы, её чудные волосы сползли с абсолютно лысой головы, как парик!
– Господи... – пролепетал он коснеющим от ужаса языком. – Нет…
– Да, – возразила она неузнаваемым голосом, и он заметил приличную нехватку зубов в её зловонном рту.
Он порывисто обнял её, прижал к себе липкое, сочащееся гноем тело.
– Нет! Не отдам! Не брошу!
«Трупный яд проникает сквозь поры в микродозах и вызывает медленную интоксикацию...»
Когда она впилась в его горло зубами, высасывая вместе с кровью силы, питаемые настоящей искренней любовью, он был счастлив.
Глава 5. Ярость
1
Лазарь вскрикнул и подскочил на кровати. Потная майка неприятно липла к телу, сердце колотилось в груди, как бешеное. Лазарь огляделся. Он у себя в комнате, один. Небо за окном сереет в предрассветных сумерках. Пальцы нащупали на шее место, куда его кусали... кто кусал? Этого он вспомнить не мог. Конечно, никаких ран там не оказалось.Жар отступил, всё тело изнывало от слабости.
Лазарь плюхнулся обратно на подушки, силясь припомнить детали кошмарного сна. Сознание уже принялось за очистительную работу, оперативно стирая ненужную информацию из отсеков памяти. Лазарь старался сохранить хоть что-то, ухватить урывками то тут, то там, но разрозненные части никак не желали складываться в единое целое. Через пять минут он уже почти не помнил сна. Сохранились лишь эмоции, вызванные им: страх, горечь, разочарование. Что бы он ни увидел, одно он знал наверняка: необходимо как можно скорее попасть в инсон Марты.
Перевернувшись на бок, Лазарь подсунул руки под подушку, зажмурился и попытался сосредоточиться на маленькой черноволосой девочке, которую никогда не видел.
2
Света окончательно потеряла покой. Было плевать на всё – на сегодняшний пикник за городом, на школу, на свой день рождения в грядущие выходные. К ней словно присосался паразит «незавершённости», беспрерывно напоминая о себе нестерпимым зудом. Скользкий, и в то же время липкий, он намертво пристал к ней, не давая покоя ни днём, ни ночью. Сколько бы она ни пыталась сбросить его, пальцы соскальзывали с осклизлого туловища и ловили пустоту. Время шло, ответов не было, и паразит «незавершённости» рос, раскормленный их отсутствием.
Света сидела на диване в общей комнате, подтянув под себя ноги, и смотрела телевизор в ожидании отъезда на пикник. Мама возилась с продуктами на кухне, отец с братом укладывали в машину походное снаряжение: палатку, складной мангал, котелок, колотые дрова в сетке. Предстоящая поездка на природу угнетала. С куда большим удовольствием Света осталась бы дома, наедине с телевизором и верным Стивом. Предаваться развлечениям с неотвязным паразитом «незавершённости» за спиной (почему-то она представляла его именно там) казалось немыслимым. Веселиться, когда грустно – всё равно что есть, когда тошно.
По телевизору показывали мультфильм про мальчика и собаку. Несчастное создание наступило на гвоздь, и мальчик принёс любимца к ветеринару. Света смотрела мультфильм урывками: мысли то и дело соскальзывали к двери на задний двор и мерзкой твари, засевшей между лопаток.
– Помогите бедному Тобби, господин доктор, – умолял мальчик – хозяин собаки.
– Ну-с, ну-с, посмотрим… – гнусавил доктор в пышные усы, поднимая ушастое создание над столом. Тобби повис в огромных руках и попытался лизнуть доктора в щёку, но тот ловко увернулся.
– Так-с, так-с... – приговаривал доктор, опуская Тобби обратно на стол.
Пёс поджимал больную лапу и выразительными глазищами смотрел на доктора, а тот уже извлекал из-под стола огромные кузнечные клещи. Показали мальчика. Он замер с указательным пальцем в носу и неотрывно смотрел на клещи.
– Сейчас мы тебя подлечим, малыш Тобби, – доктор устрашающе клацнул клещами. – Сейчас мы всё поправим.
Света сдавленно вскрикнула: слащавый голос доктора изменился. Огрубел, стал глубже, осмысленнее, энергичнее.
– Так-так-так, – говорил голос. – Давненько вы к нам не показывались.
Света соскочила с дивана и опрометью бросилась в южную часть дома, на кухню. К её счастью, мамы на кухне не оказалось – через окно Света видела, как она несёт в машину кастрюлю замаринованного на шашлык мяса. Это шанс. Кровь стучала в висках, воздух на кухне казался спёртым и затхлым, во рту пересохло. Паразит за спиной беспокойно зашевелился.
«Чувствует, гад, скорую смерть», – злорадно подумала Света.
Интуиция подсказывала: разгадка близка, как никогда. Всё разрешится сегодня. Сейчас.
Вот и дверь. Она показалась Свете шире и выше обычного. А ещё… коварнее, что ли. Если такое определение вообще применимо к куску дерева. Света набрала в лёгкие побольше воздуха, схватилась за золотистую ручку, и открыла дверь в мир страха, надеясь, что это в последний раз.
3
Вначале Марте показалось, что она попала в мультфильм про мальчика и его Тобби. За широким дубовым столом сидел доктор. Крепкий широкоплечий мужчина, чуть за тридцать, с пышными бакенбардами, сомкнувшимися под подбородком двумя мохнатыми лапами. Поверх тёмно-синей рубашки с распахнутым воротом, оголявшим волосатую грудь, был накинут белоснежный халат.
Марта сидела напротив в мягком кожаном кресле. Справа в таком же кресле сгорбилась какая-то старуха, в которой она не сразу узнала Катерину Андрееву. Казалось, сама богиня Сенекута снизошла к ней, чтобы растянуть прошедшие с похорон сына сутки на двадцать лет, за которые женщина иссохла и одряхлела – в плохо прокрашенных корнях волос заметно прибавилось седины. Сцепив покрасневшие
