– Свернёшь, если прыгать на голову. На ноги прыгать у нас ты мастак.
Вперёд выступила Яника. Её слегка пошатывало – казалось, она вот-вот хлопнется в обморок.
– Лазарь, пожалуйста, перестань! – взмолилась она, трагически заламывая руки. – Ты меня пугаешь...
Даже с такой высоты Лазарь заметил, как сверкают её бесподобные васильковые глаза.
– Как пугаешь меня ты, солнышко, по сравнению с твоим страхом просто кромешный ужас, – жёстко ответил он. – Это что там блестит в глазах – никак, слёзы? Ну, давить заказные слёзы у тебя отменно получается. Я бы сказал, профессионально. Во время нашего маленького спектакля в лесу ты доказала это.
Лазарь старался вложить в слова всю ненависть, всю боль и обиду до последней капли. И даже чуточку свыше. Ему хотелось унизить её. Оскорбить. Заставить страдать. Даже не взирая на то, что теперь это практически невозможно.
Яника действительно не обиделась. Только подошла ещё ближе.
– Давай поговорим. Скажи, что случилось? Мы во всём сможем разобраться. Смерть – единственная безвыходная ситуация, а всем прочим можно найти выход, помнишь? Ты столько раз объяснял мне это, а теперь сам...
– Хреновый из меня учитель, – констатировал Лазарь без тени иронии.
– Для оптимизма всегда есть место. Его просто нужно освободить!
Отсюда она казалась настолько маленькой, беспомощной и беззащитной, что на одну секунду Лазарь почти усомнился в себе. Конечно, нельзя было поддаваться... но он не удержался. Он вспомнил инсон Марты, снова стал перемалывать его в уме, перебирать по косточкам, стараясь найти хоть одну лазейку для другого объяснения. Крошечную, микроскопическую, любую. Очень уж не хотелось доводить до крайности. Но нет, ошибки быть не могло. Как и места для оптимизма.
– В философии оптимистов жизнь – это даже не чёрно-бело-полосатая зебра, а балерина из музыкальной шкатулки. Если повернулась сиськами – значит, скоро обязательно покажет попу, – Лазарь крепче сжал петлю. – Этот туман вечной надежды на лучшее застит глаза. Мешает реалисту трезво мыслить и видеть то, чего не видят другие. Например, признаться самому себе, что балерина фарфоровая, шкатулка механическая... – он сделал паузу, подыскивая нужные слова. Впервые в жизни они не слетели с языка сами собой. – Что ты совершал ошибку за ошибкой. Что та, кому верил и доверял, оказалась продажной расчётливой дрянью…
Дара, Сенс, Айма, Матвей и Марс, не сговариваясь, переглянулись.
– Не переживайте, – сказал им Лазарь, махнув свободной рукой в сторону Яники, – она не обиделась. Ей вообще на меня плевать. На всех вас, кстати, тоже.
– Что он мелет... – зашептала Дара, ни к кому конкретно не обращаясь. – Господи, у него и правда горячка...
Они смотрели на Янику – точнее, на её спину, потому что сейчас девушка стояла ближе всех к дому. И только Лазарь мог видеть её лицо. То, что он там видел, ввергало в такое уныние, что хотелось выпустить верёвку прямо сейчас.
Лицо Яники ровным счётом ничего не выражало. Влага стояла в холодных неподвижных глазах, устремлённых вверх без тени смущения, удивления или обиды, как искусственная декорация на давно опустевшей сцене.
– Смотрите-ка, слёзы больше не текут, – заметил Лазарь с усмешкой. – Либо закончились, либо слезоточивые капли перестали действовать. Не делайте удивлённые лица, друзья мои. Она – предательница.
6
Неужели он сказал это вслух? С трудом верилось. Но, да – сказал. Достаточно было взглянуть на лица друзей, чтобы понять, насколько дико, бредово и невразумительно это прозвучало. Как и любая сокрушительная правда, похожая на удар сзади по голове, эта правда нуждалась в медленном переваривании. Сначала нужно отрубиться, полежать немного без сознания, потом прийти в себя, и, наконец, страдая ужасной мигренью, разобраться в случившемся.
– Я абсолютно уверен, что она с самого начала работала на Ведущего Игры. И у меня есть, как минимум, пять причин думать так, – заявил Лазарь в изумлённую тишину.
Он старался больше не присматриваться к лицам друзей. Нужно было выговориться прежде, чем он увидит подтверждение своих слов на лице Яники. Возможно, это будет так больно, что он не сможет продолжить.
– Первую подсказку я дал себе сам, – принялся проговаривать он давно заготовленный и не раз повторенный самому себе текст. – В день, когда я вытащил Янику из ванной, все двери на пути к ней были открыты. Тогда я списал всё на рассеянность Калима, спешившего поскорей оставить дочь наедине с горячей ванной и лезвиями. Теперь я понимаю, что ошибался. Когда я открывал дверь в ванную комнату, ручка была мокрой…
Лазаря сбился и закашлялся. Он испугался, что сейчас друзья воспользуются его заминкой и вставят парочку неуместных вопросов, но они молчали. Все они внимали, затаив дыхание. Даже Яника... Прищурив глаза, она терпеливо слушала рассказ Лазаря, не предпринимая никаких попыток защититься. И от этого становилось ещё хуже.
– Ручка была мокрой, и это не давало мне покоя, – продолжал Лазарь. – Она была мокрой снаружи, а не внутри. Почему? Ведь когда впервые входишь в ванную, твои руки сухие, и в ванной тоже сухо. Ты закрываешь за собой дверь, включаешь воду, и тогда появляется влага. Микроскопические капли воды заполняют воздух и оседают на всём подряд: стенах, зеркале, внутренней стороне двери. Единственное место, куда они попасть не могут – это внешняя сторона. Так почему, когда я приехал, ручка была влажной снаружи? Ответ лежал на поверхности. Ручка была мокрой, потому что кто-то вошёл в ванную после Яники, коснулся запотевшей ручки изнутри, а когда уходил, дотронулся до сухой ручки снаружи. Кто-то входил в ванную до меня, возможно, мы разминулись на несколько минут. Кто это был? Бельфегор? Лилит? Ведущий Игры лично? Он приезжал, чтобы открыть для меня двери, это понятно. Но зачем он входил к тебе? Для вербовки личный контакт не требуется, всё происходит через инсон. Тогда зачем?
Яника не отвечала.
– Хотел удостовериться, что ты жива? Нет, он знал, что жива. Хотел установить, так ли ты красива наяву, как и в инсоне? Вот это ближе к истине. Думаю, это был Бельфегор.
Ответа снова не последовало, да Лазарь и не ждал иного. Какая теперь разница?
«Никакой разницы нет» – подсказал внутренний правдолюб. – «Ты же спросил только потому...»
«Заткнись!» – прикрикнул на него Лазарь. – «Сегодня и без тебя правды хватает. Заткнись и не высовывайся».
– Вторую подсказку дала Дара, – Лазарь старался поддерживать в голосе твёрдость, но с каждым новым словом это давалось всё труднее. – Рядом с Яникой она ощущала сильный страх, который чудесным образом исчезал, когда исчезал я. В этом вопросе я, конечно, профан, но, думаю, страх человека, провозящего в багажнике труп через полицейский кордон, на вкус и цвет примерно такой же.
Говорить стало почти больно. Слова вылетали из горла, как лезвия – Лазарь запинался на каждом втором. В уголках глаз неприятно пощипывало.
– Третью подсказку дал Сенсор. Погружая Янику в инсон в первый раз, я не удержал её… точнее, она сама выбросила меня наружу. Словом, я очнулся в яви, а она оказалась заперта внутри. Полный провал. В первый раз без провожатого тоннель не найти, это всем известно. Казалось бы, одним комнатным растением в квартире Яники должно стать больше. И вдруг... – Лазарь хлопнул себя ладонью по бедру, – она чудесным образом находит дорогу назад. Сама. Много вы знаете новичков, способных на это? До того раза я не знал ни одного. И не знаю до сих пор.
– Для неё это погружение было не первым? – домыслил Сенс.
– Думаю, даже не вторым… – бесцветно подтвердил Лазарь.
Он поменял опорную ногу и снова перехватил верёвку. Вдруг он подловил себя на том, что совершенно не хочет находится здесь, на краю этой крыши. Невыносимо сильно захотелось разжать пальцы
