Кругом чистой воды блатная романтика. Ничего нет, мороз в хате, стекол в окнах нет – пустые проемы, все курят, дым коромыслом, спать уже охота становится. Просидели часов восемь. Голод вернулся, а сгущенки больше нет. В голове сочиняется письмо для девушки. Описать, как я тут сижу, как мне тут скучно, как я хочу ее увидеть – такое сознательное пиздострадание, чтобы отвлечься от мыслей. Для заключенного это нормальное состояние – страдать по девушке. А страдать от того, какой ты бедный, несчастный, сидишь – это зазорно. Поэтому начинаешь в голове писать письмо, начинаешь вспоминать, как гуляли где-то, разговаривали, целовались – естественно, этого адски не хватает.
Наконец-то шмон! Обыскали, изъяли у меня красную ручку!
- Это же запрещено! Ты что? Не знал? Смотри, красная ручка!
- Забирай тогда ее нахрен! Если он такая запрещенная!
Прошмонали нас, спустили в подвал. Сейчас будет прожарка и баня. Вещи все сложили, сидим, ждем опять. Пол часа сидим, час, полтора часа ... Хорошо, что не холодно, я уже так на бауле задремал. И тут какие-то строгалики начинают долбить в дверь ногами!
- Открывайте, пидоры! Вы что, охуели?! Мужиков тут морозите!
Баландеры ходят, говорят “сейчас, подождите пару минут, мы у вас возьмем вещи на прожарку”. Они успокаиваются, ждут десять минут, козлы не появляются. Давай снова дверь долбить:
- Сейчас мы всю тюрьму разнесем! Вы что, охуели? Открывайте двери!
Один долбит с ноги, причем довольно весомые удары. Только выдохся, второй вышел долбить, третий...
Не фига, какие мы деловые! На “Лебеде” бы вы так постучали... Уже у всех бы жопы синие были!
А тут понятно, что положуха позволяет, централ черный значит, менты дубинки не применят, козлы не кого не отпиздят, не обоссут, можно выебываться. И один меня заметил, решил припахать.
- А ты что сидишь-то? Смотри, какой здоровый! Давай дверь ломай с нами!
- Нет, я дверь с вами ломать не буду точно.
- А что ты? Мужиков не поддерживаешь?
- Нет, в этом я мужиков не поддерживаю. Я с “Лебедя” еду. Там не мурчал, сидел спокойно, двери не ломал. А здесь я буду блатовать по-возможности?
- Из-за таких, как ты, нас морозят!
- Не из-за таких, как я, поверь.
В принципе, если бы они сломали дверь, там все прокатило. Но через несколько минут прибежали менты, там уже чуть-чуть осталось.
- Ребята, извините, недоразумение вышло, сейчас всех в душ отведем! Давайте, общий режим выходим, идем мыться!
Нас вышло человек восемь, общего режима. Душ не плохой. Практически, как на воле общая баня. Кафелем все выложено, пол нормальный, сливы работают. Дали помыться минут 30, от души, и повели в камеру.
Настоящая тюрьма!
Зашел в камеру. Там все построено по-деловому. Камера маленькая, семь на шесть метров, стоит десять шконарей. На эти десять шконарей сидит человек двадцать пять народу. Но порядка никакого нету. Если не “Лебеде” сидят – у всех баулы закрыты, вещи сложено, пол подметен так, чтоб ни пылинки на нем не было, то здесь – все разложено. Везде полотенца, весь пол заставлен тапками, застелен тряпками и матрасами, баулы кругом стоят, вокруг параши все обклеено порнографическими картинками. Умывальник весь в кусочках мыла. На дубке стоит гора всевозможных кружек, мисок, контейнеров, везде жратва навалена. Все шконари завешаны шторками из простыней и полотенец. Кругом весят канатики. В хате две каборы – дона идет наверх, а другая вбок. Хата сквозная, через нее постоянно идут груза, малявы, курсовые, точковки. Смотрящий за хатой по кличке “Наркоман”. Маленький, похожий на бабку, но все еще с мозгами. Видно, что проколотый на всю голову, пронырливый, постоянно суетится, спрашивает, смеется. Одновременно что-то записывает, передает. Кому-то что-то объясняет, отсылает, движуху наводит. Спросил у этапа фамилии, имена, погоняла, откуда едут, статьи, все записал и отправил. Эти курсовые нужны для того. Чтобы все знали, кто заехал. Чтоб можно было найти того, кого ищешь. Или чтоб обиженный мужиком не притворился. Или гад. Или крыса. Хотя всем, конечно, пофигу. Скорее формальность. Но выполнена с таким деловым видом, что меня даже смех пробрал. Теневая бухгалтерия!
Сели общаться с “Наркоманом” – оказалось, что политику партии он разделяет и выступает радикально против наркотиков. Причем рассуждает здраво. Если не внешний вид – а он говорил о том, что здоровья там года на два-три, его можно было бы смело на митинги выгонять. Имел бы успех, до того убедительно говорил. Общались с ним, вроде, и ни о чем, но в тоже время и обо всем. О том, как можно казино на деньги выставлять, о том, как мышцы накачать, о том, как первентин варить, как девок кадрить. Спелись с ним довольно быстро.
Еще был мужик, лет сорока, по кличке “Птица”. Он возвращался этапом на лагерь “Харпы”.
- А ты же политический?
- Да, есть немного.
- А я сидел на одном бараке с политическим. С Платоном Лебедевым.
- И как он?
- Нормальный мужик. Без пафоса, без понтов! Но только тяжело ему сидеть.
- Почему?
- Понимаешь, у него же денег дофига, но у него никто ничего не берет. Он затянет передачу. Помочь кому-то сигаретами, чаем – не вопрос. Но идет собрание отряда. Отрядник говорит, что, мол, надо купить футбольный мяч. У кого есть возможность? Мячик стоит-то триста рублей. Но это ж надо купить, привезти, чтоб кто-то его на свиданке передал. Лебедев говорит “Двайте, я куплю на всю зону по мячику. Какие
