какие-то взрывпакеты, фаера готовят, травматику и помповые ружья, журналисты. Ты чего задумал?
- Так, наверное, в воздух стрелять. Золотой же человек, о народе думал три с половиной года.
- Хорош шутить! Ничего не будет? Там никаких драк? С тобой же в один день чурбан освобождается.
Был один чурбан, дико здоровый таджик – кило под 140 чистого мяса. Тупой, но гадье конченое. Его свои же убить обещали по выходу, за беспредел.
- Если никто провоцировать не будет, то все тихо получится.
- Я на всякий случай ОМОН вызову, ты сам понимаешь.
- Там и с воли найдется кому, ОМОН вызвать.- Шучу я.
- Береженого бог бережет.
Думаю, ну и пофигу – вызовут ОМОН, какие проблемы? Пусть они там сидят в автобусе.
Наступает время освобождаться Андрюхе. Утром дергают меня опять на третий этаж. Блин, две недели осталось, что ж теперь-то надо? Захожу в кабинет, меня спрашивает опер:
- Ты слышал, что в Москве происходит?
- Что именно?
- Беспорядки на Манежной площади были.
- Конечно, смотрел по телевизору, интересно.
- Что думаешь?
- Видимо, начинаются какие-то осложнения. Чурбаны совсем оборзели, власти их прикрывают вот и беспорядки.
- Кто участвовал там, знаешь?
- Откуда я знаю, я три с половиной года сижу?!
- Ты подумай!
- Не могу предположить даже,- Старательно изображаю работу мысли на лице,- Наверное какие-нибудь фанаты.
- Ладно, точно не знаешь?
- Не-не, не знаю.
- Ладно, иди тогда.
Фу, пронесло! Тут было бы нехорошо за две недели до освобождения на явочку попасть!
Возвращаюсь на барак, меня ждет Андрюха. Одетый в вольную одежду уже, попрощался, передал мне какую-то записку.
- Давай, я тебя встречу через неделю, когда будешь освобождаться!
- Давай, удачно отдохнуть. От меня девку покрасивее нахлобучь там!
Пожал ему руку, обнялись. Он ушел. Читаю записку и узнаю, что Андрюша перед самым освобождением нассал нашему СКОшнику в баул и нассал ему в заварочный чайник с утра. Причем весь барак об этом курсонул. Значит, получается так, что СКОшник у нас теперь де-факто обиженный, то есть де-юре он нормальный, по незнанке же выпил заварку с саньем. Но де-юре он реально опущен. А СКОшник у нас гондон из гондонов, то есть конченный пидор. В обоих смыслах. Сидит за изнасилование девятилетнего мальчика, по малолетке посадили, девять с половиной лет дали. Мальчика грязно взял, забрал у него денежки на завтрак, сотовый телефон – и поехал в тюрьму. Сам – конченая мразь, такой тощий с сучьем выменем, мерзкое пузико, все время интриги мутит, стучит на всех. Очень любит “сжигать” людей. Сжигать – это значит устраивать такие ситуации что человека списывают на режимный барак, отправляют в ШИЗО или создают невыносимые условия. Я и Андрюша его очень сильно не любили, меня он тоже не любил. Пытался списать на 22 к чурбанам хоть как-то, под меня подмутить, информацию собирал... В принципе, весь барак его просто ненавидел. Но при этом боялись, потому что он СКОшник и имеет практически неограниченную власть. К тому же, если человек умеет мутить интриги, создавать ситуации конфликтные, умеет преподносить это мусорам и вышестоящим козлам, то он становится очень опасен. Он мутил ради того, что бы испортить другим людям жизнь, это было ничем не мотивированно, он не получал от этого никакой выгоды. Просто подлая и опасная тварь. А делать с ним ничего нельзя, потому что если его тронешь, то это уже все сильнейшее нарушение режима.
Угостил он вечером SS, дал ему два мандарина, яблоко, на покушай. И, так как у пидоров еду брать нельзя, он наблюдает за тем, что будет Саня делать. Он принес мандаринки мне, положил, говорит:
- Сыч, смотри, мандаринки дал, яблоко!
- Ты дурной, что ли? Он сегодня ссанья утром напился, а ты сейчас у него мандаринки возьмешь!
- Да? Я не знал!
Подозвал я петухов, угостил их мандаринчиками, яблоком:
- Спасибо Макс!
Вижу, Сыч палит. Покраснел аж и к завхозу, смотри:
- У меня еду не берут, отдают петухам! Блядь, смотри, что мне делать теперь?
- Я не знаю, что тебе делать.
Завхоз подходит ко мне говорит:
