нормально, разложились, сидим, общаемся. Музафар оказался, естественно, таджикским наркоторговцем, у него нашли 10 килограммов героина. Виноват, конечно, не он, виноват его брат, который возил героин! Музафар очень колоритный персонаж, его надо в “Нашей Раше” снимать. Очень не любит Мишу Галустяна. Как-то показывали по телевизору Галустяна, он его увидел:
Ух, ты сука! Ух, таджиков не любишь! Ух, я тебя как ишака загну!
Чего, Музафар, а ты как ишаков, загибаешь?
А, это я так. Я просто так сказал. Я ишаков никогда не ебал.
Да, ладно, не ври мне.
Музафар – настоящий таджик, толстый, в тюбетейке, молится. Глуповат, конечно, но не гондон. Все время хотел похудеть. При этом жрал все подряд и вырастил себе пузо. Он где-то моего возраста.
Музафрар, а чем на воле занимался-то? – спрашиваю я.
Вот, на рынке работал, там работал, сям работал. Ди-джеем работал.
Как ди-джеем?
Так. В городе Щелково дискотека. Я там был ди-джей Музафар.
И какую музыку ставил?
Нормальную. Ремиксы, скрэчи делал.
У меня истерика, – “ди-джей Музафар” скрэчи микшировал. Сильно!
Он мне объяснял схему таджикской наркоторговли, потому как меня это очень интересовало, – я же выступал за то, что бы повесить каждого таджикского наркоторговца. А тут вот передо мной наркоторговец, которого я и призывал вешать. Его брат, если поверить его версии, который привез наркотики, не мог отказаться их вести, потому что ему сказал старший в тейпе, в Таджикистане. Если говорит старший в тейпе, никто не может запретить, даже отец – значит надо везти наркоту. Это уже не то, что он решил нажиться на этом, это просто приказ. Такого человека убивать не совсем справедливо, если честно. А кого убивать надо? Естественно, на таможне это найти могут, но не хотят. В какой-то момент могут закрыть глаза. Кого убивать? Таможенника, который закрыл глаза и пропустил 10-20-100 килограмм героина, ведь, по сути, он убил столько же людей, сколько и эти наркоторговцы. Но у него система, если он откажется закрывать глаза, то он не прослужит больше месяца-двух. Поставят другого, у кого глаза слушаются. Там все построено на круговой поруке. Если человек даст сбой и скажет, что не пропустит этот товар, начальник не повысит его в звании, его не поставят на ответственную должность, потому что он испортит всю налаженную систему. Смотрим дальше. Кто виноват, что система такая? Дальше идет Правительство. Вроде, оно виновато, надо менять, расстреливать, свергать. Но если просто заменить людей, ничего не изменится, система останется та же. В этом ее сила, что один человек ничего в ней не решает, каким бы честным и искренним ни был. Если он поднимется до самого верха, он уже сгниет по дороге. Если он не захочет притворяться нечестным и неискренним и будет с открытым забралом воевать с системой, то он сломается еще на самом нижнем уровне. Менять надо всю систему целиком, – систему моральных ценностей, систему ответственности, менять все законы, систему отбора.
Музафар очень любил курдюк. Ему присылали баранье сало, и он постоянно ел его. Но не гнушался и свинячьего.
- Музафар, ты же мусульманин, тебе нельзя сало.
Э, нет, в тюрьме Аллах не видит. В тюрьме сало можно есть.
И ел постоянно. Один раз в хате началась эпидемия гриппа, кто-то из ментов притащил на следственные действия и почти вся камера заболела. Музафар начал варить курдюк с молоком, с маслом и медом:
Макс, пей! Будешь лечиться.
Блин, отстань! Не буду я, не могу я пить это.
Леху Солдата они заставили это выпить, потому что он тоже заболел. Я лежу:
Не буду курдюк пить!
На меня напали всей камерой:
Макс, пей курдюк! Мы все пили, все выздоровели.
Если не выпьешь курдюк, будешь сильно долго болеть!- Настаивал Музафар.
“Хрен с ним!” Сделал над собой усилие, выпил курдюк этот плавленый. Лег спать. Наутро просыпаюсь, – почти выздоровел. “Ни фига себе! Может правда целебный курдюк?!” А может просто болезнь к концу подходила, – не знаю.
Настоящий Солдат.
В этой камере мы с Солдатом смогли нормально пообщаться, потому что у меня был вынесен приговор, у него был вынесен приговор. Следствие закончилось, маски, так или иначе надетые, сняты. Он ждал касатку – один из его подельников написал кассационную жалобу, поэтому Леша тоже написал на снижение сроков.
Я-то не стал писать касатку вообще, потому что мне добавили всего полгода, не имело смысла обжаловать. А рисковать, писать на отмену не стал, потому что у подельника условка была. А если бы приговор отменили, то другая инстанция могла дать ему общего режима или поселок, а там два маленьких ребенка, – не хотелось ему жизнь портить. Поэтому сразу на УДО написал.
Итак, я ждал УДО, Леха ждал касатку. Мы могли более менее общаться, потому что человек до суда это не тот же самый человек, который получил на руки приговор. Это в принципе разные люди. Я понимаю, что Леха совершенно правый человек. Даже не в том дело, кого по национальности он убивал. Он выступает за Россию как русское государство, за жесткую диктатуру закона, то есть не какая-то сопливая демократия, а конкретная диктатура. Мы с ним обсуждали программу разделения людей на граждан, не граждан и поданных, обсуждали методы воздействия, политические программы разного рода.
Леха, ты на самом деле молодец. Если бы не твое излишнее христианство, то тебя вообще можно в лидеры организации записывать. Ты же супер-звезда!
Да-нет, как же без христианства. Я же христианин, я русский. Понимаешь, нельзя быть русским и не христианином. Кто-то сказал, что ты настолько русский, насколько ты православный.
Я русский, но я не православный вообще ни на копейку.
Тут Леха начинал сильно эмоционально беседовать, потому что религиозная тема была единственной, которая могла его вывести из себя. В итоге мы договорились, что религиозные темы мы просто не будем трогать и стали обсуждать политику и мораль.
Но как-то раз я занимался пропагандой социал-тутовизма в камере, циничного отношения к жизни, и к обществу вообще. И сделал заявление, что не люблю уступать в транспорте место старухам. Леха говорит:
Как? Ты не уважаешь стариков?
Так за что мне уважать их. Я же уважаю людей
