«недоступен», и я, разозлившись, отключилась. Прислонившись к окну, рядом дремала уютная бабулька в беретике – от нее пахло точно так же, как от моей ба Ксени. Странно: человека нет, а запах, точнее, память о запахе живет. Пахнет лежалыми карамельками, камфарой, огуречным лосьоном и самую малость булочками. Булочками с корицей и сахарной пудрой. Я придвинулась ближе к бабульке и тоже уснула.
Разбудил меня громкий голос Остапа Бендера.
– Ты вообще где? – кипел П.Н., вопли которого не умещались в крошечной трубочке телефона. Бабулька уважительно отодвинулась.
– В автобусе, – шепотом ответила я, опасаясь разбудить спящих пассажиров.
– Она в автобусе! – хохотнул П.Н., как будто я сморозила нечто настолько смешное, что у него сил нет придумать ответную реплику.
– Правда, в автобусе, Павел Николаевич! Зря смеешься!
Впервые я услышала, как странно звучит со стороны это полувыкающее обращение. Недотыкомка… Ведь так – на «вы» и по имени-отчеству, говорят друг с другом только простонародные старички со старушками. Я немедленно исправилась:
– Зря смеетесь, над собой смеетесь! Мчусь домой, проехали Гадов. Везу грибы.
Последние слова прозвучали таинственно, как пароль, – я заслушалась сама себя.
– Какие грибы?.. – заинтересовался П.Н. – Давно я не вкушал грибов!
Я случайно включила режим громкой связи:
– Лисички, подосиновики и белые сушеные.
– О-о-о, – простонала трубка. – Я бы прямо сегодня пришел ужинать, но, знаешь, мама просила провести с ней вечер. А ты, Геня, завтра же с утра на работу – и грибы приноси. Не представляешь, как мне нужно с тобой поговорить. И посоветоваться… На самом деле, – сказал он, перед тем как проститься, – все очень плохо. А будет еще хуже.
– Мужики, – с пониманием кивнула бабулька в беретике, выслушавшая, как и большая часть пассажиров, весь мой разговор с начальником. – Ты же понимаешь, что ни к какой маме он не пойдет!
– И пугает, главное, – вступила соседка сзади, – «будет еще хуже!».В сравнении с тихой Пенчуркой город наш выглядел так, как шалава рядом с отличницей. Оказывается, человеку нужно совсем немного времени, чтобы отвыкнуть от городской жизни, – я пугливо озиралась по сторонам, пробираясь по улицам короткими перебежками, как собака через многорядный проспект. Машины смотрелись убийцами; люди же говорили так громко, что непонятно было, как они умудряются различать посторонние звуки. Вот хорошо-то было в лесу, с комарами!
И дом мой любимый не порадовал. Без Шарлемани в нем было тихо и печально, будто на кладбище. Хорошо, что грибы – как малые дети! – требовали немедленного внимания, так что я, едва переодевшись и вымыв руки, бросилась готовить. П.Н. только рад будет, что назавтра его встретит не сырой продукт, а полноценный обед. Заготовки для ризотто с лисичками, жюльена из подосиновиков и грибного супа я сделала за полчаса – вот как соскучилась! А ведь на кухне даже воздух застоялся, да и свежих продуктов не было – с утра придется заехать в «Сириус».
Впрочем, почему с утра?От машины я тоже отвыкла – не сразу вывела ее с места на стоянке, и не то насмешила, не то перепугала охранников дергаными резкими движениями.
Телефоны Аллочки, Пушкина и Дода по-прежнему молчали, зато откликнулась Ирак:
– Ты в городе? Радость-то какая!
– Может, хотя бы в двух словах расскажешь, что происходит? – взмолилась я. – Чувствую себя как Робинзон Крузо в его худшую минуту. Ну или как «Я из лесу вышел, был сильный мороз».
– В двух словах не помещусь, – сказала Ирак, – а потом, у нас разговоры прослушивают. Только при личной встрече, Геня, прости. Приезжай завтра пораньше. Дод тебе шлет привет и обещает подкинуть к вечеру Шарманку. Пока!
Ирак почему-то не может выучить имя моей кошки и называет ее всякий раз по-новому. И как это понять – про разговоры? Кто их прослушивает?Парковка «Сириуса» была сплошь заставлена машинами, несмотря на поздний час. Большей частью, разумеется, джипы. Мне пришлось ехать к самой крыше и романтически вставать там под самыми звездами.
Я волновалась – как всегда, перед встречей с продуктами. И с поклонниками.
Я была дома, но при этом чувствовала себя так, словно в лесу.
Отсюда, с парковки «Сириуса», Пенчурка увиделась мне прекрасной и просветленной, землей обетованной. С ужасом я отметила, что начинаю, кажется, понимать родителей. Быть может, это старость?Если бы мне кто-нибудь сказал, что поздним вечером в «Сириусе» собирается такая толпа, я посоветовала бы этому кому-нибудь начать писать фантастические романы. А ведь это правда – море людей разливалось по магазину, и я далеко не сразу ухватила свободную корзинку. Точнее, у меня увели практически из рук несколько штук подряд, пока я не рассердилась и не повисла на очередной каталке всем своим телом.
– Девушке плохо! Девушке плохо! – закричала во весь голос объемистая тетка, которая сама же до этого и пыталась отнять у меня корзинку, а теперь орала и на глазах превращалась в хорошо известную мне и, без сомнения, вам гастрономическую критикессу Нателлу Малодубову (в миру – Наталья Восхитина).
Знаете, бывает смотришь и видишь, как из чужой человеческой особи стремительно прорастают знакомые черты. Может, и не знаете – это явление не из затрапезных. Не всем удается увидеть, как лопаются древесные почки, как гаснут городские фонари…
– Геня, ты? – завизжала Нателла, налетая на меня с такой страстью, будто она на диете, а я – шоколадный торт. Естественно, праздные покупатели тут же последовали ее примеру и начали со всех сторон окружать меня и мою каталку, толкая друг друга локтями.
Спасибо тебе, Нателла! Именно сегодня вечером – без косметики, в комариных укусах – я представляла собой самое аппетитное зрелище для своих поклонников! Впрочем, бывали случаи похуже: однажды поклонницы обложили меня в женском туалете супермаркета «Весенний», когда я выходила из кабинки под звук автоматического смывателя. А незабываемая сцена в Макдоналдсе? Меня всего лишь накрыло летним дождем, спряталась переждать его, но разве кто-то поверил, что пришла я сюда не за чизбургером?
Нателла бесцеремонно взяла меня под мышку – как куклу наследника Тутти – и потащила прочь – нас провожали возмущенные людские крики и тихий шелест мобильных фотокамер. Я исхитрилась помахать всем рукой на прощание – не люблю разочаровывать публику!
Мы вышли (точнее, Нателла вышла, а я покорно семенила рядом) из «Сириуса» на свежий воздух – темнота, как всегда летом, была словно ненастоящая. Как будто все договорились просто поиграть в ночь.
Я так устала, что возмущаться не было сил. Нателла – женщина крепкая как телом, так и духом, спорить с ней бессмысленно. Кстати, за долгие годы нашего знакомства она ни в чем, да и ни в ком, ни разу не ошиблась.
– Где ты бродишь, Генечка? – спросила Нателла и, спасибо ей, поставила меня наконец-то на пол. – Ты ничего не знаешь, по глазам вижу. У вас на канале творится такое, что даже мировая экономика отдыхает, хотя тоже, знаешь ли, всеобщий кризис. Упадок и депрессия. П.Н. собрался продавать канал по дешевке. Спроси, кому.
– Кому?
Нателла повела бровями, как другие женщины поводят плечами.
– Юрику! Гаденыш вовремя подсуетился. И пусть продает! Иначе по миру пойдете. – Но мы же всегда были… Мы приносили…
– Были, приносили! Геня, проехали. Есть еще одна новость – неприятная лично для тебя. Сгруппируйся, хотя я не верю, что это кому-то помогает.
Я тем не менее сгруппировалась. И начала дышать, как телевизионные актрисы дышат во время телевизионных родов.
– У вас там в последние месяцы окопалась одна редкостная… – Тут Нателла Малодубова употребила неприличное слово, заставившее проходящих мимо парнишек тревожного возраста уважительно присвистнуть. – Она работала у моего Гриши и полностью его обесточила. Выпила, понимаешь?
Я попыталась представить, как Ека пьет кровь бело-розового, лелистого повара Гриши, и, к удивлению своему, нашла эту картинку убедительной.
– Она талантливая, стерва, – вынужденно признала Нателла, – и хочет царствовать безраздельно. Юрик дает ей полный карт-бланш, а потому выступил перед П.Н. с удивительным предложением. Он, Юрик, сохраняет все ставки, программы и проекты, оставляет за П.Н. творческое руководство и директорство, но с телеканала «Есть!» должен уйти один человек.
И этот человек просидел последние две недели в каких-то мансийских лесах!
Нателла трясла меня за плечо со всей силы – а силы у нее о-го-го.– Тебе надо срочно что-то делать, – сказала Нателла. – Я бы на твоем месте даже не ходила завтра на работу – это бессмысленно. Я говорила и с Пушкиным, и с Аллочкой, они все мне звонили и рыдали, как осиротевшие дети. Но они не будут спорить с П.Н.: терять работу по нынешним временам слишком большая роскошь.
Нателла явно хотела продолжить разговор, но вежливостью в тот вечер я не отличилась – пробормотала что-то и ушла, неблагодарная, обратно, в теплые объятия «Сириуса». Взяла, на сей раз без проблем, каталку и пошла по своим бывшим владениям, собирая продукты с полок, как фрукты с деревьев. Я могла думать только о блюдах, которые собиралась готовить нынче ночью, – вспоминала рецепты, радовалась ровненьким, как новые туфли, баклажанам и чудесным спелым артишокам. Но судьбе показалось, что на сегодня с меня не хватит. Свернув в мясной отдел, я столкнулась корзина в корзину с Тем Человеком.
Железо брякнуло, мы отскочили друг от друга, но тут же вспомнили, что оба – культурные люди. Выдавили по жалкой (у меня) и снисходительной (у него) улыбке. Я зачем-то начала разглядывать его покупки,
