Звёздная бирема «Аквила». Мятеж

Патриций вздрогнул, прислушиваясь к ощущениям, внутренним и внешним. Сознание его слегка туманилось от будоражащей близости Кассии, однако это, как ни странно, добавило уверенности. Природа брала свое, и теперь уже требовались усилия, чтобы не последовать ее зову очертя голову и забыв обо всем.

— Слушай, мне кажется — или так действительно легче? — поинтересовался он. — По-моему, работает. Как думаешь?

— Работает-работает. Меня уже не знобит так сильно. Так что… — Кассия впервые в жизни взяла столь многозначительную паузу. Недоговорками, как формой общения, манипуларии не злоупотребляли, предпочитая прямоту и откровенность.

Смысл молчания напарницы Ацилий разгадал без труда. Раз все так неплохо началось, надо бы и продолжить в том же духе. «Но мы же не варвары. Не раненые напуганные звери, которые только друг в друге и могут обрести спасение… Мы не животные, и я не наброшусь на нее, словно одуревший от похоти самец орангутана». Хотя чуял — еще немного, и так и случится. И, чтобы укротить и себя, и ее, спохватился, словно только что вспомнил:

- Ты просила что-нибудь почитать?

Она молча, в основном из-за того, что горло сдавила неведомо откуда взявшаяся робость, кивнула, прижалась сильнее и поощрительно коснулась губами ямочки на подбородке Ацилия. Кассии так давно хотелось сделать это — еще с их совместной пьянки на захваченной пиратской миопароне.

Обняв Кассию покрепче одной рукой, другую он аккуратно положил ей на грудь, скромно прикрытую простыней. И, откашлявшись, начал, самому себе напоминая скорее лектора, чем нетерпеливого любовника:

- Был такой древний поэт… очень давно. Свою возлюбленную он именовал Лесбией, и я, если позволишь, не буду заменять имя в стихах, хотя твое отлично ложится в размер. Ты не возражаешь?

Разумеется, Кассия и не думала возражать. Наоборот, откровенно выразила полнейшее согласие возложением своего левого бедра на ногу напарника и ласковым трением носом о его шею. Только что не мурлыкала прямо в ухо.

— Если желанье сбывается свыше надежды и меры, счастья нечайного день благословляет душа, — начал Ацилий, безбожно перевирая стихи в угоду обстоятельствам и желанию: — Благословен же будь, день золотой, драгоценный, чудесный, Лесбии милой моей мне подаривший любовь…

А чтобы слова не слишком расходились с делом, неторопливо потянул вниз простыню, все еще укрывавшую Кассию выше пояса. Ну, в самом деле, когда двое настолько прочно поселились друг у друга в головах, какое может быть стеснение, право?

Он читал стихи, а Кассия потрясенно любовалась движениями его губ, отчаянно, почти ожесточенно желая первого поцелуя и одновременно всеми силами отдаляя этот миг в угоду причудливому ритму слов. Этот древний поэт, когда и где бы он не жил, точно знал, что хочет слышать женщина из уст любовника. Какой же счастливицей была неведомая Лесбия, если теперешняя Кассия млела и таяла, точно свеча, растекаясь горячим воском вожделения.

— Лесбия рядом со мной, — продолжал Ацилий, осторожно обрисовывая кончиками пальцев контуры ее лица, высокую скулу, неожиданно нежную и бархатистую кожу щеки, спускаясь затем к шее и ключице: — То, на что не надеялся — сбылось! О, как сверкает опять великолепная жизнь…

Насчет сверкания жизни можно было и поспорить, но шея и плечи у напарницы и впрямь были великолепны: крепкие и в то же время изящные. Интересное, будоражащее сочетание. Ацилию пришлось напомнить себе, что он еще ни разу не был с женщиной-солдатом. Надо быть терпеливей, осторожней. Это же не гетера! Поразительно, какой хрупкой она вдруг ему показалась — такая сильная снаружи, и столь ранимая внутри. Та Кассия, что поселилась в его сознании, замерла, трепеща в ожидании… Чего? Какого чуда могла она ждать от патриция? Что по-настоящему драгоценное мог он подарить ей, кроме, разве что…

Нежность и терпение. Страсть и так переполняла ее, опасно бурля и грозя затопить их обоих. Но страсть обжигает, а они и без того были обожжены. Только нежность могла согреть, только ей было под силу удержать их и спасти.

— Кто из людей счастливей меня? — не удержавшись от горькой иронии, продолжил он, улыбаясь. — Чего еще мог бы я пожелать на земле? Сердце полно до краев..[32]. — и, наклонившись, легко коснулся губами ее щеки, чтобы тут же отстраниться и спросить: — Ты позволишь мне продолжить?

— Если ты не продолжишь немедленно, Гай Ацилий, то я сама продолжу, — с легкой угрозой в голосе хрипло прошептала Кассия.

— А как же стихи? — улыбнулся Ацилий и, решив, что момент подходящий, аккуратно помог девушке избавиться от последней детали одежды. Белье в такой ситуации было уже лишним и несколько отвлекало.

— Потом. Стихи потом, — твердо заявила Кассия, нетерпеливо отбрасывая в сторону дурацкие простыни.

Она уже почти ничего не соображала, заколдованная нежностью, завороженная древними стихами и ослепленная нестерпимой телесной жаждой.

— Как пожелаешь, — не стал спорить он и перестал терзать подругу ожиданием. Это было бы уже не вежливо, право же, и дальше заставлять ждать ее, да и себя тоже.

«Если вигилы сейчас наблюдают за нами через камеры, то им же хуже», — в последний раз за эту ночь более-менее связно подумала лигария.

***

Обойтись без утренней пробежки в тренажерном зале Кассия хотела бы, но не могла себе позволить такой роскоши — лениться. Модифицированный обмен прирожденной манипуларии требовал нешуточных нагрузок, которых нынешнее существование (а жизнью это не назовешь) не давало.

— Гай, пойдешь со мной?

Мужчина что-то пробормотал сквозь сон.

— Ладно-ладно, спи, — шепнула Кассия, невесомо касаясь губами его расслабленной ладони.

По утрам в спортзале общежития не протолкнуться было от желающих взбодриться самым здоровым способом, но для лигарии всегда находилась свободная дорожка. Никто не хотел связываться с женщиной, носящей на спине красочную сигну «Фортуны». Кассия ухмыльнулась, когда ей снова безропотно уступили место. Стройную девицу из рода Фабрициев, похоже, впечатлили не только татуировки, которые у штурмовиков отличаются черным юмором и натурализмом, но и шрамы.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Кассия.

Бегать она любила, а после бурной ночи не отказалась бы и от легкой брони для дополнительной нагрузки. К тому же, лигария, наконец-то, качественно выспалась. Телесная близость, как быстро выяснилось, сильно облегчала взаимное ментальное давление. Гай, конечно, тут же отшутился насчет ограниченности своих сил, но шуткой его заявление было лишь отчасти. Кассия напарника успокоила, сказав, дескать, даже одного раза в декаду хватит, чтобы окончательно не сбрендить, однако надеялась, что Ацилий сам проявит активность. Ведь понравилось же ему! Дрыхнет вот теперь, как младенец, и на лице столько довольства написано.

«А сама-то! Умучила бедного патриция до изнеможения, — с закрытыми глазами улыбалась своим сладким мыслям Кассия. — Какой же он все-таки ласковый, мой напарничек. Деликатный и страстный».

От нахлынувших воспоминаний стало жарко и душно. Лигария, не останавливая ни на секунду свой забег, жадно всосала витаминизированную воду прямо из контейнера, по легионерской привычке откусив пластиковое горлышко.

И еще не успев допить, услышала откуда-то из-за спины сдавленное: «15 сестерциев на то, что Фортуната протянет больше десяти месяцев». Ответом спорщику было краткое: «Три десятки — на год». Это означало, что Цикутины по достоинству оценили физическую форму бывшей манипуларии.

Остановив тренажер и дерзко отсалютовав спорщикам, Кассия побежала в бассейн, чтобы успеть