вдоволь поплавать. Но на всех шести дорожках уже вовсю рассекали сине-зеленую прохладную воду более резвые пловцы. Пришлось возвращаться. Но до зала Кассия не дошла, остановилась перед поворотом коридора, потому что услышала не предназначавшийся для её ушей, но весьма любопытный разговор.
— Лучше бы прислали нормальную пару, как Гай Тиций и Сергия, — проворчали женским голосом. — Тоже мне радость — наблюдать, как молодая здоровая деваха постепенно зачахнет и чокнется. А потеряем еще один челнок, никто наверху не станет разбираться в тонкостях, устроят такую ротацию, что мало никому не покажется.
— Акуция, ты сгущаешь краски, — фыркнул её собеседник, поставивший 30 сестерциев на здоровье и силу Фортунаты. — Наверху знают что делают, и если прислали этих, значит, так надо.
— Вопрос — кому было надо немедленно упечь опального патриция в нашу дыру в качестве смертника? И так вовремя подоспел несчастный случай с «Центавром» к расправе над популярами, что просто удивительно.
— Акуция, ты соображаешь, что говориш-шь? Если только потому, что популяры проиграли…
— Тьфу на тебя, дурак! Гай Тиций с Сергией были лигариями божественного дарования, им в червоточину прыгать было в такой кайф, что нам с тобой и не снилось. Они могли бы еще лет десять коннектить без отпуска и выходных с эдаким здоровьем, характерами и темпераментом. Марк Марций при мне, помнится, жаловался, мол, совсем подурело со своими экспериментами наше при…битое начальство… Нет, не наше, а из самого Лация которое…
И тут беседа внезапно оборвалась. Еще кому-то захотелось поплавать, а говорившие сочли появление нежелательного свидетеля знаком, чтобы разойтись по своим делам.
Поклонницу Куриона — сторонницу популяров Кассия узнала без труда. Эта женщина работала в коннекторском штабе в прямом подчинении у Марка Марция. Лигария не стала даже душ принимать, торопясь рассказать о подслушанном Гаю Ацилию.
Ацилий проснулся довольно поздно, в одиночестве, и если сказать по чести, то почти счастливым. Нет, не банально-счастливым удовлетворением от хорошей ночи, а каким-то непривычно-просветленным, чуть ли не звенящим. И легким настолько, что казалось, вот-вот воспарит над смятым любовным ложем, будто на Цикуте Вирозе отключилась гравитация.
«Внутренняя Кассия» впервые за последние, полные подступающего безумия дни, ничуть не докучала, а напротив, едва слышно сыто мурлыкала где-то в непостижимых глубинах лабиринта сознания. Гай потянулся, улыбаясь с легкой иронией. Это называется — умаслил девицу. Едва наизнанку не вывернулся, пока умасливал. Лихой характер Кассии, вообще-то, предполагал немалые любовные аппетиты, ибо агрессия, как ни крути, напрямую связана с сексуальностью. Удивительно другое — откуда в нем, всегда считавшем себя исключительно сдержанным в таких делах, обнаружился этакий темперамент? Или он всегда таким был, просто не находилось случая проявить себя… э… полностью?
Но на исследования, эксперименты и опыты время еще будет. Наверное. Если удастся протянуть подольше и найти выход. А теперь деваться некуда, пути к спасению искать придется. Ибо Кассия только что сменила невразумительный статус «напарницы» на вполне очевидный — «женщина из моей семьи». У патрициев не так уж много вариантов обозначения любовных связей. Гетеры — ну, с этим понятно. Любовница… тут сложнее, но в данном случае не подходит. В ситуации с Кассией же… вообще-то, дальнейшие шаги очевидны. Не будь они оба на волосок от смерти, не считайся они имуществом, то ему, сознательно и дерзко соблазнившему девушку, полагалось искупить свою вину. Жениться, то есть, поскольку оба они, и соблазнитель, и жертва, были свободны от брачных обязательств перед третьими лицами, а Курион, к тому же, сейчас остался сам себе pater familias[33] .
«А почему бы и нет? — решил Гай, неторопливо и со вкусом принимая душ. — Когда мы вырвемся… после победы, моей победы! Найду ли я себе лучшую спутницу, чем Кассия? Вряд ли. Следовательно, не стоит и сомневаться. Кассия хороша собой, послушна, сообразительна, наделена многими достоинствами, не только физическими, но и душевными, а кроме того, мне весьма симпатична. И никакого сравнения с нею та же Вергиния не выдерживает. А что до манер и прочего… ну что ж, это приложится».
Но прежде все-таки следовало выжить и победить.
Простая мысль о том, что доложить Гаю… Ацилию… патрицию… лидеру о подслушанном прямо с порога не получится, настигла Кассию перед самой дверью в их совместную камеру, то есть комнату.
«Какая же ты тупоголовая, Фортуната. Чуть не облажалась», — безжалостно укорила себя лигария. Привычка и многолетний навык, а возможно, и генетические особенности Кассиев, настоятельно требовали от бывшего бойца штурмового отряда шагнуть внутрь, отсалютовать и выпалить всё как на духу, честно предоставив начальству право разбираться с проблемой. Надо заметить, борьба с самим собой — самое утомительное из единоборств. И до недавнего времени Кассия даже не догадывалась, что некоторым правилам иногда просто необходимо противостоять, а зачастую, еще и обходить иные законы. Для физически не умеющего изворачиваться и лгать человека — испытание тяжелейшее.
Кассия чуть сустав указательного пальца себе не отгрызла в попытке придумать невинный предлог, чтобы вытащить Ацилия туда, где их не смогут подслушать вигилы. Еще сложней представлялась задача изобразить естественность.
Это только в развлекательных шоу интриганки с непринужденной улыбкой на устах и в легкой беседе умудрялись проворачивать свои тайные делишки. Актерское же мастерство бывшей Фортунаты ограничивалось умением сдержать вопль восторга, когда ей при раздаче доставались козыри. И то не всегда удавалось сохранить невозмутимое выражение на лице.
Впрочем, никаких особых лицедейских способностей Кассии не потребовалось. Стоило ей просунуть нос в дверь, как взгляд натолкнулся на Ацилия, задумчиво слоняющегося из угла в угол без всякой цели. Между тем,
Глубокая морщина прорезала лоб напарника между бровями, придавая опальному патрицию вид крайне суровый и сосредоточенный. Гай Ацилий размышлял над чем-то крайне важным, и мысли целыми когортами бродили по его челу туда и обратно. Много разных и, главное, умных мыслей, возможно даже о политике! А тут какая-то дикая манипулария со своими догадками.
— Ээээ… утро доброе, — промямлила Кассия.
Девушка вдруг словно увидела себя со стороны его глазами: такую громоздкую и громкую, к тому же неловкую и провонявшую потом. Увидела, ощутила смятение напарника, как своё собственное, и не понравилась себе категорически.
«Ой-ой!»
— Ах, вот ты где!
— Угу, я… эта… в спортзале… И я уже бегу в душ, — брякнула девушка и эдак бочком, стараясь не встречаться взглядом с Ацилием, стала отступать в направлении санузла. — В бассейне полно народа, поплавать не получилось. И вообще…
Лигария и не подозревала, что умеет так сильно смущаться. А еще она злилась на саму себя за внезапный приступ благоговения перед настоящим патрицием.
«Сколько уж раз повторено — он теперь такой же, как ты, бесправный станционный инвентарь? Сколько раз это еще надо повторить тебе, тупоголовая манипулария?» — бесилась Кассия, едва ли не колотясь лбом об стенку душевой кабинки.
— Я не знаю, кто тебя так вывел, дорогая, но перестань ради всех богов, — крайне вежливо попросил Гай Ацилий, являясь на безмолвный вопль девушки. — Успокойся, пожалуйста.
Её злость отозвалась в его сознании и вернулась к утратившей над собой контроль Кассии сторицей: в ушах у нее немедленно зазвенело, из носа закапало кровью.
— Прости, Гай. На меня вдруг как что-то нашло. Давай, что ли, погуляем, — пролепетала пристыженная лигария и, звучно потянув носом, добавила с нажимом. — В дендрарии.
— Как скажешь. Я только «за», — тут же согласился Ацилий.
«Ух ты! Даже не понадобилось как-то по-особенному притворяться», — удивилась Кассия, невзначай открыв для себя метод актёрской техники в виде веры в предполагаемые обстоятельства.
