кванзы за счет продажи утюгов, кипятильников, ситца, постельного белья, одеколонов и фотобумаги, привезенных из СССР. Еще одним источником инвалютных поступлений являлась спекуляция полученными по разнарядке пивом и газированной водой с местных заводиков. Сначала, когда Лейтенант в первый раз получил причитавшиеся ему четыре ящика, он предпочел их просто выпить. Это решение было вполне естественным для находившегося в Африке белого человека. Но когда зашедший в его квартиру Семеныч увидел початый ящик, он тут же категорически высказался в свойственной ему манере:
— Не всех дурных война убила! Ты что? Тормозной жидкостью опохмелился?
Оказалось, что, продавая на «прасе» — то есть рынке — полученные за копейки пиво и «газозу», можно было заработать не только на фрукты и овощи, но еще и на бутылку хорошего виски или «гаррафу» португальского «тинто».[11]
Сегодняшняя «праса» отличалась хорошим предложением и низкими ценами. Это явилось результатом «дуплета». С одной стороны, УНИТА разграбила колонну снабжения, двигавшуюся на Восточный фронт. С другой, в Уамбо без потерь дошла колонна, предназначавшаяся фронту Западному. В итоге украденные как правительственными, так и партизанскими интендантами продукты попали на один и тот же рынок. Накануне Лейтенант тщательно отмыл и высушил свои ношенные четыре года румынские кроссовки с подошвами разного цвета и вдел в них свежие белые шнурки. Эта нехитрая предпродажная подготовка принесла ему солидные дивиденды: пять кило картошки, целый мешок бананов и маракуйи, банку сухого молока, а также большую бутылку португальского бренди. Рядом делал свой бизнес переводчик Сашка. Умеющий развеселить базарную публику, сегодня он умудрился «впарить» местным довольно экзотический продукт: душистый советский глицерин, подкрашенный зеленкой и залитый в бутылочку от польского одеколона «Варе». Получившему этот парфум чернокожему спекулянту пришлось расстаться с двумя ящиками бельгийского пива. Глядя на то, с каким восторгом его клиент вдыхает запах глицерина и зеленки и как прочие соратники по рыночной торговле завистливо нюхают его пальцы, Сашка почесал еще не знавший бритвы подбородок и задумчиво вымолвил:
— Вот бл…дь: опять продешевил!
Когда удачно поторговавшие советники вернулись к машине, их ждал неприятный сюрприз. Выяснилось, что из легко открывающегося бака «буханки» местная шпана с помощью пластикового шланга слила бензин. Охраной средства передвижения занимался дядя Миня, а потому на него обрушился праведный гнев Ильича:
— Тебя здесь, довбень череповецкий, поставили своим красным рылом торговать? А?! Или за черными девками гоняться? Иди теперь и покупай этот бензин обратно! За свои собственные бабки!
До этого момента Лейтенант не думал, что красная физиономия парторга может покраснеть еще больше. Он ошибался. Провинившийся человек-акула стал еще более пунцовым и огрызнулся:
— У меня, товарищ полковник, не столько денег, как у вас! Я «зипами» от ангольских радиостанций не торгую! И пива получаю в два раза меньше, чем вы!
Попрепиравшись таким вполне одесским образом еще минут пять и повеселив всех остальных свидетелей спектакля, асессоры наконец решили собрать деньги со всех поровну и отправили дядю Миню за бензином. Пока парторг, скрежеща зубами, с помощью знаков и ругательств торговался с ухмылявшимися ворами, произошло еще одно нежданное событие.
В какой-то момент в наполненном красной пылью и вонью человеческих испражнений воздухе рынка появилось что-то странное. Наверное, так находящиеся в лесу люди узнают о приближении пока невидимого и неслышимого пожара. Как всегда, первыми наступающую опасность чувствуют живущие в этом лесу животные, которые прядут ушами и с тревогой посматривают друг на друга. В данном случае роль вспугнутых пока неведомой угрозой лесных жителей с успехом выполнили тетки-торговки и пацаны- спекулянты. Пока полтора десятка советских и с полдюжины прочих неафриканцев продолжали деловито рассматривать, щупать, взвешивать и считать, граждане свободной Анголы уже вставали со своих ящиков и табуреток, крутили головами и вглядывались куда-то вдаль, в направлении давно не работавшей станции Бенгельской железной дороги. Лишь когда на рынке на несколько мгновений неожиданно воцарилась тишина, даже непрерывно матюкавшийся Ильич удивленно закрыл рот, прервал очередной матерный оборот, многообещающе начинавшийся на «Ах ты, бл…дь, хорек краснорожий!..», и попробовал, смешно подпрыгнув на кривых резиновых ножках, разглядеть причину надвигавшейся напасти. В этот момент секундная тишина умерла, сраженная наповал длинной автоматной очередью, раздавшейся метрах в двухстах от лишенной горючего «буханки». И тут все вокруг взорвалось. Торговки разом завизжали и запричитали, хватая свои пожитки, бросая на месте менее ценное и улепетывая куда глаза глядят. В отличие от них, чернокожие «шпекулянты» с посеревшими от ужаса лицами, наоборот, смывались молча и организованно — как будто с ними регулярно проводили учения по внезапной эвакуации из горящего кинотеатра. Словом, мирная «праса» превратилась в толпу бегущих от невидимого пока огня животных. Кучка советских стояла среди разворачивающегося действа с полными изумления лицами и открытыми ртами. Первым, как и можно было ожидать, очнулся предводитель коллектива.
— УНИТА!!! — заорал Ильич, метнувшись было к мертво стоявшей на приколе «буханке». Очевидно, он подумал, что сбылись пророчества о возможности внезапного прорыва партизан в родной город товарища Савимби. Вспомнив об отсутствии бензина, полковник выдал очередную порцию ругательств и заметался, очевидно пытаясь решить, что же делать в ожидании скорого появления атакующих широким фронтом повстанцев. — Дай автомат! — в какой-то момент прокричал он Лейтенанту.
— Так ведь я его на рынок всегда незаряженным беру! Вы же сами приказали! Чтобы вы никого сгоряча не пристрелили! — растерянно ответил тот, все же отдавая начальнику свой «Калашников».
— Ильич, какой автомат? — отозвался Семеныч. — Давай смываться! Вместе с черными! Какого янычара мы тут еще стоим?
Ильич в отчаянии отшвырнул в красную пыль лишенное боеприпасов оружие и прорычал:
— Не могу!!! У меня в «буханке» товару на тыщу баксов! И что, бросать теперь все на хрен?!
И тут стало ясно, что убегать уже поздно. Именно в то мгновение, когда вернулся дядя Миня с двумя бутылками красного бензина в дрожащих от страха руках, нагрянули партизаны. Они возникли вдруг, как будто из воздуха, одетые в ярко-зеленую форму, рослые и тяжело вооруженные. Они настигали убегавших от них спекулянтов и, торопливо связав им руки за спиной, двигались дальше, к следующей жертве. Спекулянты обреченно садились прямо в пыль. Многие из них по-детски рыдали. Почему-то в царившем на рынке бардаке единственными сохранявшими полное спокойствие оказались одноногие и однорукие инвалиды. Они не проявляли никаких особых признаков волнения и с интересом наблюдали за происходящим. Педро Лука, заметивший Лейтенанта, даже приветственно помахал ему рукой. И тут до нашего героя, пришедшего было в отчаяние от перспективы бесславного плена, что называется, дошло. Звезды встали на нужные места, кусочки мозаики сложились в картину, и он понял суть происходящего.
— Мучить будут! С живых кожу сдирать! — потерянно ахнул дядя Миня, разинув акулью пасть и замерев со своими пластиковыми бутылями. Лейтенант мстительно подумал, что сейчас парторг вновь описается. Он угадал.
— Так, бл…дь! — принял для себя решение Ильич, подтвердив это употреблением столь любимого советскими военными слова. — Сдаемся организованно и достойно! Первым делом переведешь им, — командирским голосом обратился он к Лейтенанту, — что мы не кубинцы! А то, суки, застрелят на месте и фамилию не спросят!
Как бы в подтверждение этих слов в нескольких местах рынка одновременно раздались выстрелы и крики. Советники разом вздрогнули. Тем временем полковник торопливо отстегивал кобуру с пистолетом. У дяди Мини подогнулись худые ноги, и он сел на красную землю, обхватив в отчаянии голову. Наверное, именно так сдавались не знавшим пощады белорусским партизанам застигнутые врасплох немецкие каратели.
— А ведь я партооорг!!! — трагически промычал он, ударив себя по колену огромным конопатым кулаком, который так не вязался с жалким темным пятном на камуфлированных брюках.
— Точно! Вот тебя, Миша, как комиссара, первым на кол и посадят! — помог ему Семеныч,
