многоствольное орудие и обняв обеими руками дымящиеся еще стволы, сотрясался всем телом то ли в рыданиях, то ли в смехе.
Радости не было предела.
Вот только… Только что это красное под ногами? Откуда течет? Почему?
Текло с кормы. Из-под многостволки.
Глава 15
– Василь? – Виктор изменился в лице.
Лежавший на бомбарде помор уже не трясся и не двигался.
– Васи-и-иль!
И на окрик никак не реагировал.
– Кошкодер, останови! – потребовал Виктор.
– Чего? – одноглазый капитан не поверил собственным ушам. – Здесь? Сейчас?
– Тормози, говорю! – рявкнул Виктор. – Костоправ, глянь, что с Василем!
Лекарь, встревоженный не меньше Виктора, был уже на корме у орудия.
Автоповозка остановилась. После рева двигателя, дребезжания старой машины, стрельбы и воплей стало вдруг необычайно тихо.
– Помор, не дури! – прогудел в этой оглушающей тишине растерянный голос Костоправа. – Что за шуточки, Василь?
Да уж какие тут шуточки: под ногами хлюпала кровь. Перебираясь к кормовому орудию, Виктор ужаснулся: сколько же ее тут натекло!
Змейка и Костяника подавленно молчали.
Костоправ осторожно перевернул тело.
Плохо. Очень плохо… Справа срезан клок бороды. На шее, под ухом и подбородком зияет рана. Узкая, длинная, глубокая, будто бритвой прописали чуть не до самых позвонков.
Рана уже почти не кровоточила.
Крыло-лезвие мутировавшей бабочки полоснуло между шлемом и воротом панциря, а Василь упал на орудие так, что вся кровь хлынула между стволами. Поэтому сразу никто ничего и не заметил. Да и некому было замечать. Все следили за вьющимися над повозкой тварями. А после – радовались спасению и вообще не видели ничего вокруг.
Радовались, пока Василь умирал.
– Ехать надо, – негромко сказал Кошкодер. – Догонят ведь.
– Помолчи, – цыкнул Виктор, наблюдая за Костоправом. Глупо, конечно, но он все еще на что-то надеялся. Прекрасно понимал, что смысла в этом не больше, чем в стрельбе из самопала с промокшим порохом. И все равно надеялся. – Ну? Что?
Выражение лица Костоправа не предвещало ничего хорошего. Как молчаливость лекаря. Ничего хорошего и не было. И не могло быть. Уже – ничего.
– Все, – глухо произнес Костоправ. – Кончился наш Василь.
Всхлипнула Костяника.
Виктор все же заставил себя посмотреть в глаза помору, прежде чем их закрыла широкая лекарская ладонь. Глаза были стеклянные. Застывшие. Мертвые.
Все. Кончился…
Наш Василь.
Рана походила на ту, которую сам Василь оставил на горле брата Себастьяна. Да и пережил Инквизитора помор ненадолго.
Может, в этом был высший смысл? Но какой? Месть убитого крестоносца?
Чепуха! Виктор не верил в подобную мистику.
Или тут дело в другом? В другой мести? Василь жил, пока его держало на этом свете стремление поквитаться за погубленные Соловки, за убитых и угнанных в рабство общинников. А когда помор нашел Себастьяна, когда возмездие свершилось и когда мстить стало некому…
Да нет, тоже ерунда все это. Не нужно искать смысла в смерти друзей. Потому что его нет. Можно найти утешение, оправдание, но не смысл.
Василь просто умер, и это была нелепая, случайная, глупая смерть. Впрочем, иной она и не бывает.
Кошкодер деликатно кашлянул и вновь напомнил:
– Ехать надо.
– Да езжай уже! – раздраженно отмахнулся Виктор.
Они, конечно, похоронят Василя, но потом, подальше, где-нибудь в другом месте. В конце концов, похороны нужны не столько для мертвых, сколько для живых.
Чтобы хоть как-то и хоть чем-то оправдать эту бессмысленную смерть. И оправдаться самим перед тем, кто ушел. Оправдаться за то, что он ушел, а они остались…
Ехали молча. А о чем говорить после такого? После такого разговаривать не о чем. А вот подумать и вспомнить…
Мысли были невеселые, воспоминания – тягостные.
Эх, Василь, Василь…
Виктор вспоминал, как коч Василя спас их от крысюков на Онеге и как поморский капитан вез их по новому, неизведанному еще северному морскому пути в Сибирь. Вспоминал оборону Сибирска-на-Оби, когда Василь сражался на стенах чужого в общем-то для него города бок о бок с Виктором. Вспоминал пленение на Соловках и долгое плавание с викингами. Вспоминал, как, напившись берсеркерского пойла, они вместе громили селение ярла Хенрика. Вспоминал, как отбили у викингов драккар и проплыли через Пролив Смерти. Без опытного помора-морехода ничего бы у них тогда не получилось. А сейчас помор мертв.
Сначала потеряли А-Ка. Теперь – Василя. Потеряли в свалке крестоносцев с перьеносцами, до которой им, по большому счету, и дела-то нет. Дела нет, а жертва есть.
И кто будет следующий? И когда?
Виктор вздохнул. А как он хотел? Если отправляешься в далекий и опасный путь, рано или поздно придется нести потери. Если ввязываешься в чужую битву, пусть вынужденно, пусть без особого на то желания, кровь в ней все равно прольешь так же, как и в бою за свой собственный дом. И никуда от этого не деться. А хочешь иначе – вообще никуда не ходи и не лезь в драку.
Эх, Василь!..
Помор не успел еще стать Виктору таким близким другом, каким был А-Ка. Но все же… Как там сказал Костоправ? «Наш Василь». Да, «нашим» этот помор с Соловков стал уже давно. Немногословный, не всегда заметный, надежный, основательный, деловитый. Василя им не хватало уже сейчас, а Кошкодер, заменивший его в компании, казался чужим, лишним и ненужным. Присутствие капитана сейчас почти раздражало. Так всегда бывает после неравноценного обмена.
Молчали долго. Автоповозка тряслась на ухабах. На корме дребезжала многостволка и покачивалось тело Василя. Плохая дорога, никудышный катафалк…
По-прежнему хорошо видны были свежие следы от колес и копыт: колонна Магистра тоже двигалась этим путем. Только теперь это не радовало.
– Их кто-то вел, – первой подала голос Змейка.
Виктор покосился на Стрелец-бабу. Змейка сидела в машине нахохлившаяся, хмурая, задумчивая.
– Кто-кого-куда? – встрепенулся Костоправ, оторвавшись от своих мыслей. И тоскливо присовокупил: – Мля!
– Ну, этих с перьями и всю их мутантистую кодлу, – пояснила Змейка. – Ими всеми кто-то управлял.
– Управлял, – согласилась Костяника. – Наверняка.
– Ясное дело, – не оборачиваясь и не отрываясь от руля, бросил через плечо Кошкодер. – Столько разных тварей сами по себе сообща не действуют.
Виктор снова вспомнил штурм Сибирска. Сообща – нет, только если за ними стоит кто-то или что-то вроде мыслящего Йап-пового шара. И не просто мыслящего, а отдающего силой мысли приказы, которым невозможно противиться.
