– Я понял, Алан. Я вас не подведу.
Я встал. Посмотрел на Билла и рассмеялся. Сказал:
– У тебя такой вид, будто твой лучший друг только что прошел в маленькую зеленую дверь, из которой никто не возвращается. Ничего подобного, Билл. Я собираюсь навестить очаровательную женщину и ее, может быть, слегка свихнувшегося, но тем не менее гениального отца. Меня ждет очень интересное время. А если папа слишком уж спятит, меня выручит Мак Канн. Если ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь. Существуют почта и телефон. Идемте, Мак Канн.
Мы вчетвером спустились в холл.
Я сказал:
– Билл, ничего не говори Элен, пока я с тобой не свяжусь.
И в этот момент открылась дверь и вошла Элен.
Глаза ее широко раскрылись, она выглядела расстроенной и сказала:
– Здравствуй, дорогой. Почему мне не сказали, что ты сегодня придешь? Я бы не уходила.
Она обняла меня за шею и поцеловала. Губы у нее мягкие и теплые, всю ее окружает аромат, не морского цветка, а цветка, растущего на земле.
– Я сам не знал о том, что приду.
– Ну, а сейчас иди обратно. Нам нужно о многом поговорить.
Я хотел побыть с Элен, но именно сегодня мне нельзя было с ней говорить. Я бросил невольный взгляд о помощи на Мак Канна.
Мак Канн понял. Он сказал:
– Простите, мисс Элен, но мы должны немедленно уходить.
Элен взглянула на него.
– Здравствуйте, Мак Канн. Я вас не заметила. А что вы собираетесь делать с этим моим человеком?
– Все, что прикажете, мисс Элен. – Мак Канн улыбался, но мне показалось, что он говорит чистую правду: что бы ни приказала ему Элен, он все бы выполнил.
Билл сказал:
– Алан должен идти, Элен.
Она сняла шляпу и пригладила волосы. Спокойно спросила:
– Дело де Кераделей, Алан?
Я кивнул, и она слегка побледнела. Я сказал:
– Ничего особенно важного, но, честно, я не могу остаться. Увидимся завтра, Элен. Давай встретимся у Маргенса за ленчем. Потом побродим, поужинаем и отправимся на какое–нибудь шоу. Я уже три года не был в театре.
Она одну–две минуты смотрела на меня, потом положила руки мне на плечи.
– Хорошо, Алан. Встретимся в два. Но приходи.
По дороге я поклялся себе, что что бы ни случилось: ад или наводнение, – я приду обязательно. И если Биллу придется несколько часов поразвлекать тень Дахут, что ж, он выдержит. В клубе мы с Мак Канном выпили, и я рассказал ему кое–что еще. Я сказал, что и де Керадель, и его дочь спятили и что меня приглашают потому, что мадемуазель кажется, что несколько тысяч лет назад мы были любовниками. Он молча слушал.
Когда я кончил, он сказал:
– Эти тени, док. Вы думаете, они реальны?
Я ответил:
– Не знаю, как они могут быть реальны. Но те, кто их видит, так считают.
Он кивнул с отсутствующим видом.
– Ну, с ними нужно обращаться, как с реальными. Но как надавить на тень? Впрочем, за их действия отвечают реальные люди. Вот на них надавить всегда можно.
Потом добавил:
– Например, эта девчонка де Керадель. Что вы о ней думаете? Я слышал, она очень красива. Безопасно к ней отправляться?
Я вспыхнул, потом холодно ответил:
– Когда мне понадобится охранник, Мак Канн, я дам вам знать.
Он ответил так же холодно:
– Я ничего не имел в виду. Только… не хочу, чтобы пострадала мисс Элен.
Это меня задело. Я горячо начал:
– Если бы не мисс Элен… – и замолк. Он наклонился ко мне, взгляд его стал менее жестким.
– Я так и думал. Вы боитесь за мисс Элен. Поэтому вы идете. Но, может, вы не тот способ защиты выбрали?
– А вы знаете лучший?
– Почему бы не отдать все мне в руки?
– Я знаю, против кого иду, Мак Канн, – сказал я ему.
Он вздохнул и сдался.
– Ну, ладно, скоро появится босс, а пока надо договориться, как поддерживать связь. Во–первых, у конца стены будет рыбачить лодка. Когда вы отправитесь?
– Когда за мной пошлют.
Он снова вздохнул, торжественно пожал мне руку и ушел. Я лег и уснул. На следующее утро в девять позвонил Билл и сказал, что Рикори телеграфировал необходимые инструкции и сообщил, что вылетает из Генуи в Париж, затем сядет на «Мавританию» и через неделю будет в Нью–Йорке. Позвонил с той же новостью Мак Канн, и мы договорились в полночь встретиться, чтобы обсудить совместные действия.
Я провел прекрасный день с Элен. Встретил ее у Маргенса и сказал:
– Это твой и мой день, дорогая. Ни о чем другом думать не будем. К дьяволу де Кераделей. Это последнее упоминание о них.
Она очаровательно ответила:
– Место рядом с дьяволом вполне им соответствует, дорогой.
Как я сказал, день был прекрасный, и задолго до его конца я понял, как сильно влюблен в Элен. Всякий раз как мысль о мадемуазель выползала из темного угла сознания, куда я ее затолкал, я заталкивал ее обратно, испытывая укол ненависти, как боль от жала. В половине одиннадцатого я попрощался с Элен у дверей Лоуэлла. Я спросил:
– Как насчет завтра?
– Очень хорошо. Если сможешь.
– А почему это я не смогу?
– День кончился, Алан. Ты не избавишься от Дахут так легко. – Я попытался ответить, она меня остановила. – Ты не знаешь, как я тебя люблю. Пообещай… если я тебе понадоблюсь… приходи ко мне… в любое время… и в любой… форме.
Я схватил ее за руки.
– В любой форме? Что ты этим хочешь сказать?
Они потянула мою голову вниз, прижалась губами – свирепо, нежно и страстно в одно и то же время. Открыла дверь, на мгновение повернулась.
Закрыла дверь. Я сел в такси и поехал в клуб, ругая мадемуазель более всесторонне, чем я это делал со времен Иса – если я тогда это делал. Мак Канн еще не появился, но меня ждала телеграмма. Я прочел:
Завтра в полдень у причала Ларчмонт–клуба вас будет ждать яхта. Она называется «Бриттис». Там я вас встречу. Искренне надеюсь, вы придете готовый остаться навсегда.
Ну, вот. Я не пропустил ни названия яхты, ни насмешки в этом «остаться навсегда». Элен – реальность, а Дахут – тень. Но я понял, что тень тоже становится подлинной реальностью. С печалью в сердце, с мрачным предчувствием, с сожалением об Элен, с которой я, возможно, распрощался навсегда, с жгучей ненавистью к этой женщине, которая так полупрезрительно призывает меня, – со всем этим я понимал, что ничего не остается делать, как повиноваться.
