Заговор, которого не было...

производстве прокуратуры с каждым годом становится все больше. А опытных следователей — все меньше. И пока вся страна не содрогнется от ужаса и отвращения перед бандитами, пока не поймет, что до криминальной пропас­ти — шаг, банды будут г

улять по России, кровавые и беспо­щадные...

Реконструкция событий

Убивали, как правило, граждан, занимавшихся частным извозом на своих машинах.

Бандиты заметали следы преступления, быстро переме­щались из города в город.

И везде у бандитов были друзья, готовые приютить на время, спрятать от погони. Легко находились перекупщи­ки машин, как правило, из ближнего зарубежья. Машины обычно уходили на Кавказ и в Закавказье, где следы их те­рялись.

Никаких зацепок. Следовательские версии рассыпа­лись одна за другой.

Убийства и похищения автомашин почти одновремен­но имели место в разных городах. И каждый раз возбужда­лось уголовное дело. И каждый раз разные следователи на­чинали свой поиск преступников, не предполагая, что ана­логичное преступление совершено в тысяче километров от их города, но теми же преступниками. Сейчас трудно ска­зать, кому первому в голову пришла мысль, что убийства, покушения на убийства, кражи и грабежи, разбойные на­падения в разных российских городах имеют один почерк и могли быть совершены одними и теми же лицами. Но факт налицо — Генеральная прокуратура сходство совер­шенных в разное время в разных городах преступлений за­фиксировала. После проведения первых же аналитических и следственных действий в этом направлении стало ясно — аналогия в почерках преступников есть. Ряд заведенных за это время уголовных дел были соединены в одно про­ изводство с присвоением уголовному делу общего номера 21/3027-91.

Дело взял под контроль Генеральный прокурор России.

Так начался конец банды Ахтаевых.

«Рома-Зверь»

Роман Ахтаев незадолго до того «выстрелился» из ИТУ.

Из зоны он уходил спокойно. Без особой эйфории. Крутому и на зоне не кисло. А Рома, несмотря на свой мо­лодой возраст, крутым стал рано. Может, тогда, когда впервые за мелкую кражонку попал в СИЗО. Срочок ему грозил невеликий, да и не срок пугал. Страшновато, если заглянуть в глубину души, было то, как примут в камере. Лицом он был пригож, как и братья, — даже красив, если кто предпочитает такую вот жгучую восточную красоту, — чуть раскосые глаза, нервные крылья носа, тонкие, чуть искривленные в улыбке губы.

«Опустят», — холодело где-то в нижней части живота.

Первая в его жизни камера оказалась небольшой воню­чей клетушкой с койками в два яруса — шконками, серыми казенными одеялами — и то не на всех шконках, густой во­нью давно немытых потных мужских тел и невыносимой тухлой отдачей от параши. В пространстве не более двадца­ти квадратных метров размещалось человек двадцать пять сизошников.

— 

Считай, повезло, — сказал за спиной вертухай, — в других камерах еще хуже. Не тушуйся, пацан, здесь тихие, может, и не обидят.

—

Без советов обойдусь, волчина позорная, — ощерил­ся Роман, за что тут же получил кулаком меж лопаток и влетел в камеру, чуть не упав в узком свободном про­ странстве.

Встал, широко расставив ноги, исподлобья оглядел ка- меру, — кто первый покусится?

—

Кому ты нужен, сопляк? — словно услышав его мыс­ли, небрежно бросил лежавший на втором этаже ближней к двери шконки здоровый бугай.

—

Это точно. Боится, засранец, — хихикнул вертлявый коротконогий парень лет двадцати, резво вскочивший с нижней шконки возле параши. — Боится, боится...

— 

А чего ему бояться? — лениво процедил здоровый верзила с набухшими мышцами и свисавшим через ремень толстым животом. — Пока очко грязное, никто тебя не тронет. Вот в субботу, после баньки, — милое дело...

Рома стоял в проходе, слева и справа с верхних шконок свешивались руки двух бугаев, — как ему показалось, наи­более грозных.

Он выстрелил в руку двумя безопасными лезвиями изо рта, заранее припасенными на такой вот случай, и двумя быстрыми движениями располосовал вены на руках наиболее сильных, по его прикидке, обитателей камеры.

—

Ах ты сучонок!

—

Падаль жеваная!

Но тут уж так, — либо здоровой рукой вены зажимай, чтоб кровью не истечь, которая рванула наружу мощной струей, либо пащенка этого загибай под нары.

—   

Охрана! Охрана! Граждане контролеры! Вертухаи, чтоб вам всем штырь в задницу: тут люди кровью ис­ходят!

Рома на всякий случай пробрался в угол, встал так, чтоб дорого отдать свою жизнь.

А дело то, как ни странно, обошлось.

Двух изрезанных им мужиков увезли в санчасть. Осво­бодились два хороших места.

Недомерок со шконки от параши было попробовал за­нять одно из них. Но получил мощного «леща» по шее от высокого, костистого малого, лежавшего на самой удобной шконке возле окна, но для такого воспитательного дела вставшего в проход и доставшего своими граблями недо­мерка уже у освободившейся койки.

—

Не положено.

—

Да я что? Да как же так? Обещали ведь, — как нови­чок, — к параше, а потом — на освободившееся место.

—

Мало ли что обещали. Не заслужил. Ты, слышь, та­тарчонок, — обратился «фитиль» к Роману, — ты и зай­мешь. Не боись. Ничего не будет. Они сами порезались. Тебя никто вертухаям не сдаст. Не боись.

—

Я и не боюсь.

—

В первый раз?

—

Ну и что, что в первый? — отрезал Рома.

—

Да ничего. Хорошо держишься. Вопросов мало зада­ешь. Себя показываешь. Ты, видно, решил, что эти два бу­гая — самые тут крутые? Не... Они за пустяки сюда попали. Один наперсточник, другой в Тушино беспроигрышную лотерею держал. Такую, что сам не проигрываешь. Да на­колол какого-то лоха из Госдумы на 16 тысяч рублей и тыщу баксов. Пришлось ментам, им купленным, сдать его. Они не бойцы. Помолчат. Знают, что за треп в СИЗО бывает.

—

А те сидельцы, что в камере?

—

Тем более.

—- А ты за что?

—

Не принято это в камерах спрашивать. Грех. Мог бы и наказать. И рассказывать