хочется рисовать по ней. Но вместо этого ты все уменьшаешься, и уменьшаешься, и уменьшаешься… Не оставляя за собой ни единого следа, ни одной линии.
Она испугалась, что говорит глупости, и замолчала. Нет, не получается у нее выражать словами то, что чувствуешь. Вот фотография – готовый мостик между фотографом и зрителем без всяких слов. Здорово было бы: показать Лешке серию снимков – и не нужно ничего объяснять!
Минут пятнадцать проехали в полной тишине.
– Ну и чего мы молчим? – проворчал наконец Дрозд.
Света живо обернулась к нему.
– Я думаю над тем, как сфотографировать страх.
– По-моему, это не слишком сложно.
– А если избегать банальных решений?
– Если избегать банальных решений, все становится сложным. Банальными путями все давным-давно пройдено. Нужно либо придумывать сложные, либо придумывать такие банальные, которых никто еще до тебя не придумал. А это намного сложнее сложного!
Света сначала рассмеялась, а потом подумала, что он прав.
– Знаешь, я как-то видела в книге две фотографии, которые должны были передавать страх и нарастающее напряжение. Их поместили не на одном развороте, а на разных. Глядя на первый снимок ты еще не знал, что увидишь на втором.
– И что там было?
– На первой фотографии – темно-синяя поверхность океана, из которой вырастает острый акулий плавник. Снято не сверху, а с уровня воды.
– То есть с точки зрения не наблюдателя, а участника событий?
– Правильно.
– Учитывая наличие акулы, это само по себе неприятно, – заметил Дрозд. – А на втором?
– Когда читатель переворачивал страницу, он видел как бы продолжение начатой истории. И оно казалось ему страшнее, чем начало. Попробуешь угадать, что там было?
– Может, плывущий человек? Хотя – нет, подожди; это как раз банально. Тогда – пустая лодка? Птенец чайки, к которому приближается плавник?
– Все еще проще.
– Проще? – Дрозд задумался. – Нет, сдаюсь. Рассказывай.
– Только океан, – сказала Света. – Там был только океан и ничего больше. Ровная, густая синева воды. Плавник исчез. Понимаешь?
Дрозд помолчал, пытаясь представить описанную картину. И кивнул:
– Да, отличная идея. Как будто показывают фильм из нескольких кадров: вот акула плывет – а вот она уже ушла под воду. И где она вынырнет в следующий миг? Воображение дорисовывает опасность лучше, чем это мог бы сделать фотограф.
– Я помню свои впечатления от этих двух кадров. На первом ужас сосредоточен в центре. Там плавник, его и надо бояться. А на втором весь океан – это одна большая угроза. Ты смотришь на воду, и тебе становится не по себе.
– Для этого нужно обладать развитым воображением, – заметил Дрозд. – У меня есть пара знакомых, до которых вообще бы не дошло, в чем здесь смысл. И еще один – махровый оптимист. Зуб даю, он решил бы, что если плавник не торчит, значит, акула уплыла куда-то по своим делам.
«Хотелось бы мне быть махровым оптимистом! Я бы стала думать, что убийца отказался от своего плана и выкинул пистолет. И меня тоже выкинул из головы. И все, можно ничего не бояться!»
– Хорошо быть оптимистом, – вслух сказала она. – Ой, а кто это нас догнал?
Спортивный «Мицубиси Лансер» подлетел к ним сзади и лихорадочно замигал дальним светом: уйди с дороги! Уйди с дороги!
Дрозд взглянул в зеркало заднего вида.
– Куда ж я тебе уйду, дятел?
Справа один за другим тянулись в горку пять «КамАЗов», груженые кирпичами и пеноблоками.
Сзади пронзительно засигналили.
– У тебя харя по диагонали зигзагом не треснет? – риторически поинтересовался Дрозд у водителя «Лансера». – Не гуди.
– Лешка!
– Что? Это выражение такое детское. Я его с садика помню.
– Странный у тебя был садик. Я вот оттуда помню стишок про маму и солнечный лучик.
– Ага, – кивнул Дрозд. – А я – считалку: «прыгскок, прыг-скок, я веселый гонококк!»
Света живо заинтересовалась:
– А почему ты мне ее не рассказывал?
– К слову не приходилось. У нее, между прочим, есть продолжение…
Но продолжение ей услышать не удалось. «Лансер» все-таки хотел выжать их с полосы.
«Биип! Би-биииип!» – ругались сзади.
– Хорош гудеть, не на параде.
«Биииииип!»
Водитель сел им на хвост и висел в опасной близости от «Хонды». Пару раз Свете показалось, что «Лансер» вот-вот догонит их. Ей отчетливо представилось, как сильный удар кидает их вперед и выбрасывает на встречную полосу.
Она занервничала.
– Леш, он сейчас в нас врежется. Давай попробуем…
– Не попробуем, – хладнокровно отказался Дрозд. – Ты хочешь, чтобы я перестроился в середину колонны?
Света посмотрела на огромные «КамАЗы» и быстро передумала.
– Тогда давай поедем чуть быстрее! Обгоним колонну и уйдем вправо.
– За следующим поворотом населенный пункт. – Дрозд был абсолютно спокоен. – Ограничение скорости. Поэтому мы не только не поедем быстрее, мы поедем даже медленнее!
И постепенно снизил скорость до семидесяти.
Сзади засигналили так, что Света подпрыгнула. «Лансер» надрывался, требуя, чтобы ему освободили левую полосу.
– Господи! Может, у них кто-нибудь рожает? Может, там раненый?
– Или ушибленный, – предположил Дрозд. – На всю голову. Таким уже ничего не поможет, так что можно не торопиться.
За поворотом и в самом деле оказалась деревня. Мимо знака они проехали со скоростью шестьдесят. Водитель, похоже, решил, что над ним изощренно издеваются. Он нажал на сигнал и не отпускал его несколько секунд. Света зажала уши руками. После чего «Лансер» вильнул на встречную полосу и поравнялся с «Хондой».
– А вот и твои роженицы, – усмехнулся Дрозд. – Обрати внимание на их искаженные страданием лица.
Из окна машины высовывался смуглый парень лет двадцати и яростно показывал Дрозду выставленный средний палец. Его приятель за рулем продолжал сигналить.
– Он же на встречке! – ахнула Света.
«Лансер», наконец, резко прибавил скорость, обогнал их и ушел на свою полосу.
– Так что ты там говорила про оптимизм? – спросил Дрозд так, будто ничего не случилось.
Света перевела дыхание.
– Вот это и есть оптимизм, – выдавила она. – Выехать на встречную полосу и считать, что с тобой все будет в порядке.
– Ну-ну, – с непонятной интонацией откликнулся Дрозд.
– Что – ну-ну?
– Да ничего. Просто ну-ну. Кстати, можешь начинать смотреть направо.
Света посмотрела. Домики, палисадники. Бабушки, устроившиеся вдоль дороги с ведрами ранних
