колледже, доживал свой век на покое. «Именно те, кто проявляют живейший интерес к людям, — сказал этот самый Яго Люису Элиоту, — и становятся в конце концов отшельниками».
Мысль эта звучала парадоксально. И, как всякий парадокс, настораживала. Андрей Аверьянович любил побыть наедине с самим собой, одиночество его не тяготило, но вместе с тем он с годами не утратил живейшего интереса к людям. Правда, он еще не удалился от дел. Но он и не собирался настолько от них удаляться, чтобы жить затворником. Он жил в иной атмосфере, нежели герои Чарльза Сноу, и не жалел об этом, хотя в атмосферу романа погружался с удовольствием, как если бы ехал в гости к людям, которые его очень занимали. Побыть с ними интересно, а жить в их обществе постоянно — нет, это не его стихия.
В другое время Андрей Аверьянович почитал бы еще — спать не хотелось, он чувствовал себя отдохнувшим. Но сегодня его тянуло к тетрадям, принесенным из школы. Дело Олега Седых, за которое он взялся нехотя, занимало его все больше. Теперь он был убежден, что оно вовсе не простое, и Вера Сергеевна Седых, предположившая, что, может быть, спасать Олега надо от него самого, не так уж далека от истины.
Андрей Аверьянович раскрыл тетрадь потоньше. В ней был доклад, посвященный творчеству Ярослава Смелякова. У автора доклада был недурной слог, он связно и логично выражал свои мысли. Уже это, наверное, выделяло его среди других учеников не только на уроках литературы, но и в кружке.
Автора доклада привлекали простота и ясность стихов Смелякова. Он приводил немало цитат, по которым можно было судить, что он чувствует поэтическое слово, у него есть вкус. Он уверенно и откровенно опирался на суждения критиков, ученически следуя их схемам и построениям. Но где-то во второй половине доклада стали прорезываться и собственные суждения Олега Седых, его любимые мысли. Они тоже подкреплялись цитатами и суждениями критиков, но брались те суждения уже из источников, прямого отношения к стихам Смелякова не имеющих. Юный докладчик еще не решался собственные мысли выражать своими словами.
Любимые мысли у Олега были добрые и демократичные. Он выражал их с помощью таких стихов Смелякова, как «Винтик», где поэт отвергает распространенное в свое время представление о человеке как о «малом винтике в огромном механизме страны. «…Известен или неизвестен, — переписал в тетрадь Олег, — ты все равно незаменим, живущий вне хулы и лести страны Советской гражданин». Дальше он обращается к стихотворению того же настроя «Простой человек». Совсем не прост наш, именуемый в газетах простым, советский человек. Не прост и «За все, что миру нужно, товарищ верный тот отнюдь не простодушно ответственность несет».
Автор доклада читал и последние стихи Смелякова, публиковавшиеся в повременных изданиях. Ссылаясь на эти стихи, он по-юношески горячо высказал мысль, что лирический герой автора не просто в ответе за все, но болеет болью людей и что каждый порядочный человек должен чувствовать боль и поднимать голос, против непорядочности и несправедливости в жизни. Тут цитировались последние строки стихотворения Смелякова о женщинах, которые выполняли трудную мужскую работу: «…А я бочком и виновато, и спотыкаясь на ходу, сквозь эти женские лопаты, как сквозь шпицрутены иду».
Андрей Аверьянович перевернул последнюю страничку тетради и взялся за вторую, с докладом о героическом в жизни и в литературе. И здесь автор сначала шел проторенными дорожками, показывая немалую начитанность. Привлекались многие литературные источники — от «Слова о полку Игореве» до «Волоколамского шоссе» Александра Бека, от «Князя Серебряного» Алексея Толстого до «Коллег» Василия Аксенова. В этом пестром наборе событий и героев легко было заблудиться и увязнуть, но автор неизменно выбирался на твердое, держась за ниточку своей главной мысли: в борьбе за справедливость, за правду и человечность русские люди, не задумываясь, жертвуют всем, даже жизнью.
Дойдя до конца, Андрей Аверьянович вернулся к первой странице и еще раз прочел эпиграф: «… Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…»
Не вызывало сомнения, что все, написанное в тетрадях, было написано искренне, от взволнованной и благородной души. Но тогда при чем здесь пенсионерка Козлова, и как могло случиться, что этот взволнованный, благородный юноша, стукнув старуху по голове, отнял у нее сумочку с тридцатью рублями?
Андрей Аверьянович сидел в глубоком раздумье. Потянулся было к роману Чарльза Сноу, но так и не взял его с тумбочки: сейчас ему нечего было делать среди хитроумных профессоров аристократического колледжа.
7
И вновь Андрей Аверьянович листал дело Олега Седых. И чем больше в него вчитывался, тем меньше соглашался с выводами следователя. Видимо, безоговорочное, непонуждаемое признание обвиняемого притупило остроту и зоркость его, и он не проверил и не подтвердил то, что надо было проверить и подтвердить.
Взять хотя бы книгу, оброненную преступником на лестнице. Следователь не сразу спросил о ней у Олега. Сначала выслушал его признание и объяснения, а потом задал вопрос, что у Олега было в руках, когда он шел следом за Козловой и напал на нее. Олег сказал, что в руках у него не было ничего. Следователь уточнил: а не было ли книги? И Олег снова ответил: нет, не было. Человек во всем признался, а тут путает и запирается. Зачем? То, что у него в руках была библиотечная книга, не отягощает вины, ничего не меняет, так почему же он не признается, что имел с собой томик Эдгара По? Забыл? Маловероятно, то есть просто невероятно.
Еще одно противоречие в показаниях обвиняемого обратило на себя внимание Андрея Аверьяновича.
Черную сумочку, в которой пострадавшая Козлова несла деньги, следователь не нашел. Олег на допросе показал, что, вынув деньги, бросил сумочку в урну. Вместе со следователем и понятыми он выезжал на место происшествия, провел их по улицам и показал урну, куда будто бы бросил сумочку.
В урне сумочки не оказалось. Ничего удивительного в этом нет — урны каждый день очищаются. Удивительно другое. Олег повел следователя и понятых вправо от ворот дома, где жила Козлова. А свидетельница Курочкина показала, что парень в коричневом плаще с сумочкой под мышкой пошел из ворот налево, то есть совсем в другом направлении.
Кто же дал ложные показания? Дворник Курочкина уверенно заявила — обвиняемый пошел по улице влево. А Олег повел следователя в другую сторону. Забыл, куда пошел после нападения на старуху? Не может этого быть. Пытается ввести следователя в заблуждение, запутать следы? Зачем, если он во всем признался?
Андрей Аверьянович пожалел, что Игорь Седых болен и с ним нельзя поговорить. Вопреки утверждениям Веры Сергеевны он, видимо, что-то знал. На эту мысль навели Андрея Аверьяновича показания соседки Седых, Аси Владимировны Люшниковой, которые он перечитал еще раз.
Ася Владимировна видела, как в квартиру Седых вошли люди в милицейской форме — она как раз собралась в магазин и спускалась по лестнице. Выйдя из дома, она встретила Игоря Седых и сказала ему: «У вас в квартире милиция». Тот направлялся домой, но, услышав сообщение Аси Владимировны, круто повернулся и ушел. Это было в двенадцать часов дня, а через сорок минут пришел из школы и был арестован Олег.
Решив проверить мелькнувшую догадку, Андрей Аверьянович позвонил в школу и попросил к телефону Зинаиду Харитоновну Загорулько. Когда она взяла трубку, он назвал дату ареста Олега и спросил, можно ли установить, когда в тот день окончился последний урок в ее классе. Она ответила, что, конечно, можно и, сверившись с расписанием, назвала время.
Андрей Аверьянович записал и задал еще вопрос: «А нельзя ли установить, присутствовал ли в тот день Олег Седых на последнем уроке?»
Зинаида Харитоновна попросила позвонить через двадцать минут — идет урок, и классного журнала в учительской нет.
Через двадцать минут она сообщила: последним в тот день был урок истории, Олег Седых на нем отсутствовал.
