— Олег, — ответил Седых, — он подбирал репродукции.
Андрей Аверьянович повнимательней вгляделся в эстампы. На одном — садовая скамья в аллее, усыпанная опавшими листьями. На другом — «Ивы» Остроумовой-Лебедевой, «И к живописи вкус у него есть», — подумал Андрей Аверьянович.
Между тем Вера Сергеевна поставила на стол сыр, яблоки, а Седых принес оплетенную бутыль и фужеры.
— Это вы напрасно, — сказал Андрей Аверьянович, — выходит, что я напросился на угощение.
— Ничего подобного, — махнула рукой Вера Сергеевна, — мы очень рады, что вы зашли и что есть чем угостить вас.
— Мне из Анапы, — вмешался Седых, — привезли очень хорошего вина, «Красностоп золотовский» называется, в продаже едва ли найдете, делают его на опытной станции. Все эти «Черные глаза» и «Улыбки» с «Красностопом» не выдерживают никакого сравнения.
— Вы знаток вин? — спросил Андрей Аверьянович.
— Кое-что понимаю: вырос в семье винодела. Мужчина должен знать толк в напитках. Я и сыновьям это внушал.
— Вы не опасались развить в них пристрастие к вину?
— Нет. Тот, кто с детства разбирается в винах, не станет пьяницей. За редкими исключениями. Но исключения только…
— …Подтверждают правило, — закончил Андрей Аверьянович.
— Совершенно верно. Прошу. — И Седых придвинул стул, приглашая гостя садиться.
Вино оказалось и в самом деле очень вкусным. Темно-красное, с вишневой кислинкой, оно могло бы удовлетворить самый изысканный вкус. Поддерживая разговор, Андрей Аверьянович наблюдал за супругами Седых. Безусловно, Михаил Михайлович обладал твердым характером и умел держать себя в руках. Он был жестковат, высказывал суждения свои в тоне категорическом, и Вера Сергеевна не мешала ему быть за столом полновластным главой семьи. Он сам знал в этом меру и не преступал грани, за которой могла начаться деспотия. И не оттого не преступал, что это было не в его характере, а потому, что любил жену. От Андрея Аверьяновича не укрылось, как он иногда ласкал ее взглядом, как время от времени клал свою ладонь на ее руку — даже, такое мимолетное прикосновение доставляло ему удовольствие. Все это Андрей Аверьянович видел и понимал, потому что сам пережил такую долгую влюбленность, и сейчас позавидовал супругам Седых и ощутил грусть: у него все было в прошлом.
Разговор, наконец, зашел о деле Олега. И снова Андрей Аверьянович пожалел, что не может обрадовать сидящих за столом людей. Он повторил то, что говорил Вере Сергеевне.
— Убейте меня, не могу поверить, что мой Олег совершил такое преступление! — воскликнул Седых.
Андрей Аверьянович не собирался возражать: чем больше он узнавал о своем подзащитном, тем меньше верил, что Олег мог ограбить старуху. Но риторические восклицания, даже если они искренни, доказательством служить не могут, поэтому Андрей Аверьянович воздержался от восклицаний.
— Можно посмотреть комнату, в которой жили ваши сыновья? — спросил он.
— Конечно, — сказала Вера Сергеевна, — идемте.
В соседней комнате стояли две узкие кровати, застланные одинаковыми светло-серыми покрывалами. Тут было два небольших письменных стола, два узких стеллажа с книгами. И здесь на стенах висели офорты и репродукции с картин. Андрей Аверьянович легко — и по книгам, стоявшим на полках, и по репродукциям — определил, какая половина принадлежала Олегу, какая — Игорю. У младшего опять был Нисский — яхты у причала, старший прикнопил на стену вырезанных из журналов «Шоколадницу» Лиотара и обворожительную Сильвану Пампанини, с волосами, захлестнувшими половину лица.
У Олега на полках стояли школьные учебники, стихи Мартынова и Смелякова, Евтушенко и Тютчева. На полках у старшего несколько специальных книг по математике и физике, учебник по автоделу, англо- русский словарь.
— Беллетристику Игорь читает? — спросил Андрей Аверьянович, обернувшись к Вере Сергеевне.
— Да, читает. Почему вы спросили?
— На его полках вовсе нет художественной литературы.
— Олег у нас книжник, поэтов он даже покупал, а Игорь пользовался книгами из библиотеки.
— Он состоял в той же, что и Олег?
— Нет, он последнее время не состоял в библиотеке, читал то, что приносил Олег.
— У них совпадали вкусы?
— Не всегда. Но Олег нередко брал по две книги — одну для себя, другую для Игоря.
Андрей Аверьянович еще раз окинул взглядом комнату. Разные люди в ней жили. Молодые, еще не окончательно сформировавшиеся, испытывавшие, казалось бы, одинаковое влияние школы и семьи, но такие разные. Что ж, так бывает: в одной семье растут дети совершенно непохожими по характеру, по наклонностям и дарованиям. Как в той сказке: «Старший умный был детина, средний сын и так, и сяк, младший вовсе был дурак…»
— Вы сказали — Олег покупал книги. — Андрей Аверьянович взял с полки томик стихов Мартынова. — Он что же, просил у вас денег на эти покупки или экономил на завтраках?
— Случалось, что экономил, иногда просил рубль, и я ему не отказывала.
— А Игорь получает стипендию в институте?
— Нет.
— И вы ему, как и Олегу, выдаете деньги на завтрак и на кино?
— Да.
— И он довольствуется этим?
Вера Сергеевна пожала плечами:
— Все необходимое у детей есть, а бездумно тратить деньги они не приучены. В конце концов, если бы Олегу очень понадобилось тридцать рублей, он попросил бы, я в этом уверена.
— А Игорь?
Вера Сергеевна помедлила с ответом:
— Н-не знаю. Он никогда не обращался с такими просьбами. Ни разу.
Андрей Аверьянович поставил Мартынова на место, в последний раз оглядел комнату и вышел в переднюю. Поблагодарив за гостеприимство, он стал прощаться.
— Я с вами, — сказал Михаил Михайлович, — мне нужно еще побывать на заводе.
Некоторое время они шли молча.
— В голове не укладывается, — первым заговорил Михаил Михайлович. — Не Игорь, а именно Олег…
— А Игорь, вы полагаете, мог бы ограбить старуху? — прямо спросил Андрей Аверьянович.
— Я этого не говорю.
— Я совсем не знаю вашего Игоря. Почти не знаю, — поправился он. — В деле имя Игоря встречается, хотя его и не допрашивали. А надо бы. Мне думается, об ограблении старухи он знает не меньше Олега. Может быть, даже больше… Я полагаю, с вами можно и нужно говорить откровенно…
— Да, конечно, — тотчас подхватил Михаил Михайлович, — я буду вам благодарен.
— Я не верю в то, что преступление совершил Олег. Он взял на себя чужую вину. Чью? Может быть, вину человека, которого мы не знаем, но которого хорошо знает Игорь. А может быть, и самого Игоря.
Они вышли к троллейбусной остановке.
— Пройдемся пешком, — предложил Андрей Аверьянович, — если не возражаете.
— Да, да, пройдемся, — согласился Михаил Михайлович. — Это трудный разговор, но без него не обойтись… Вам следует знать, что Игорь и Олег сводные братья. Игорю было немногим больше года, когда мы с Верой поженились. Я усыновил мальчика, мы уехали в другой город, чтобы никто не знал, что Игорь не родной сын мне. И никто не знал. Родился Олег, и мы изо всех сил старались одинаково относиться к сыновьям, вплоть до того, что покупали им одни и те же игрушки, одевали в одни и те же костюмчики. Упаси бог нарушить это равновесие! И они росли совсем разные. Не могу сказать, что у Игоря были какие-то недобрые задатки или склонности, но он эгоистичен, упрям, самоуверен. Олег ласков и покладист, боготворит мать… А мы к ним, таким разным, с одним воспитательным аршином, с одной мерой ласки и
