— Так, — согласился Олег.
— Даже такими классиками этого жанра, как Эдгар По и Конан Дойль, вы не зачитывались?
— Нет, — подтвердил Олег.
— Но иногда брали их в библиотеке?
— Брал.
— Для Игоря?
И снова испуг мелькнул в глазах Олега, и он вместо ответа пожал плечами. Андрей Аверьянович опять почувствовал жалость к этому доверчивому и запутавшемуся молодому человеку. Он встал, походил по комнате, остановился у окна. Оттуда сказал:
— И вот что еще усложняет, а может быть, и упрощает дело: оказывается, есть человек, который утверждает, что в то время, когда было совершено нападение на пенсионерку Козлову, вы смотрели в кино «Нюрнбергский процесс».
Олег, до того сидевший на табуретке ссутулясь, опустив руки между колен, резко выпрямился.
— Да, да, — продолжал Андрей Аверьянович, — есть такой человек, и зовут его Маша Смирнова. Она тоже не верит, что Олег Седых мог совершить преступление, да еще такое обдуманное и жестокое. И она…
— Она ничего не знает! — выкрикнул Олег.
— Но мы-то с вами знаем, что напали на Козлову во вторник, около пяти часов дня.
— И вы ей сказали? — в голосе Олега было отчаяние.
— А Маша знает, что в пять часов дня в тот злополучный вторник Олег Седых сидел рядом с ней в кино и восторгался игрой Спенсера Треси. И она скажет это в суде, куда я вызову ее свидетелем.
— Вы не сделаете этого, — Олег вскочил.
— Я это сделаю, если вы будете упорствовать.
— Я откажусь от защиты.
— Вы несовершеннолетний, и суд не примет ваш отказ во внимание.
— Но что же делать?! — воскликнул Олег. — Я не хочу, чтобы Машу вызывали в суд. Вы можете меня понять? Вы же защитник, а не следователь, не обвинитель, почему же вы не хотите меня понять?
Андрей Аверьянович подошел к Олегу, положил руку ему на плечо и мягко сказал:
— Сядьте и успокойтесь.
Олег сел и, поставив локти на стол, обхватил голову руками. Андрей Аверьянович прошелся по комнате и тоже сел к столу.
— Я стараюсь вас понять, — сказал он. — Я действительно защитник, а не обвинитель. И не следователь, хотя мне и пришлось на некоторое время им стать. Я должен защищать ваши интересы в суде и не имею права отягчать ваше положение. И не хочу этого делать, мы можем обойтись без помощи Маши Смирновой.
Олег отнял руки от головы.
— Значит, вы не вызовете Машу в суд?
Андрей Аверьянович ничего еще не обещал ему, но Олег уже воспрянул духом, каким-то шестым чувством уловив, что он может обещать.
Внутренне усмехнувшись, Андрей Аверьянович подумал, что беседа его с подзащитным, если послушать со стороны, выглядит странно. В самом деле, опытный, немолодой адвокат, имеющий в руках доказательство невиновности подзащитного, из каких-то непонятных побуждений готов выпустить это доказательство из рук, отказаться от него. А он собирается отказаться, Олег правильно угадал его готовность. Что до побуждений… Андрей Аверьянович очень хорошо понимал страстный протест Олега против того, чтобы Машу вызвали в суд как свидетельницу. Сам он решился и пройдет через любые испытания, но ее готов оберегать и защищать со всем жаром первой любви. И не простит себе, если она окажется хоть как-то причастной к этой нечистой истории. Благородно и наивно. Они часто идут рука об руку — благородство и наивность, тут уж ничего не поделаешь. Старый, опытный юрист мог со стороны взглянуть на того странного адвоката, который готов был поступить, как импульсивный юнец, но он не мог ему помешать.
— Обещаю, — стараясь скрыть улыбку, сказал Андрей Аверьянович. — И без этого свидетеля я, надеюсь, сумею доказать, что вы не грабили старуху. — Андрей Аверьянович помолчал, барабаня пальцами по столу. — А вам я скажу вот что — не как обвинитель и даже не как защитник, скажу потому, что я втрое старше вас, — не спасайтесь сами и никого не пытайтесь спасти ложью, неверный это путь.
Олег молчал.
10
Вечером, накануне суда, к Андрею Аверьяновичу пришел Костырин.
— Простите великодушно за вторжение, — с порога начал он извиняться, — завтра суд, родители Олега волнуются, я, признаться, тоже. Решил зайти. Не только от имени и по поручению, но и по своей инициативе. Может быть, рассеете наши опасения. Ведь у вас уже сложился план защиты? Полагаете, что есть надежда?
— На что? — спросил Андрей Аверьянович, вводя гостя в комнату и усаживая на диван.
— На благополучный исход.
— Это понятие растяжимое. Бывают случаи, когда благополучным исходом считают смерть больного.
— Это в медицине. А у вас…
— Мы тоже, как правило, имеем дело с болезненными отклонениями от нормы, так что аналогия с медициной вполне уместна.
Андрей Аверьянович достал из серванта коньяк, сыр, вазочку с шоколадом, освободил журнальный столик от газет и придвинул его к дивану.
— У меня, правда, не армянский, — сказал он, разливая коньяк в рюмки, — а молдавский, но он совсем не плох. Прошу.
Выпив и пожевав сыру, Костырин вновь стал наводить разговор на интересующую его тему. Он заговорил о свидетелях и спросил, есть ли показания в пользу Олега.
— В юридической практике ведь как бывает, — ответил Андрей Аверьянович, — одно и то же показание может иметь разную направленность, может послужить и обвинению и защите.
— Но в конце-то концов оно в своем чистом, объективном виде должно служить либо тому, либо другому, так ведь?
— По идее так, но до этого конца концов надо докопаться, для чего и существуют прения сторон. Случается, и не так уж редко, что свидетель обвинения объективно становится свидетелем защиты.
— И в деле Олега такие свидетели есть?
— Могут быть, если мне удастся убедить суд в том, что их показания не обвиняют, а служат доказательством невиновности подсудимого.
— Если не секрет, кого из свидетелей вы считаете самым надежным, что ли, свидетелем защиты?
— Олега Седых.
— Олега Седых?! — удивленно переспросил Костырин.
— Именно его. Все в нем — и образ жизни, и склад характера, и литературные увлечения — все свидетельствует о том, что он не мог совершить преступления, в котором его обвиняют.
— Но признание?
— Это, конечно, усложняет дело.
Андрей Аверьянович налил еще по рюмке и заговорил о другом. Костырин понял, что он хочет уйти от разговора о завтрашнем суде.
— Был я в том районе, где живет семья Седых. Вы там, конечно, тоже бывали? — спросил Андрей Аверьянович.
