Поблагодарив, Андрей Аверьянович положил трубку. Выходит, Олег ушел с последнего урока, торопясь домой, чтобы отдать себя в руки милиции. Будто знал, что его ждут. А может быть, и в самом деле знал? Услышав, что в их квартире милиция, Игорь поспешил в школу, дождался перемены и сообщил Олегу, что за ним пришли. И тот, схватив шапку в охапку, бросился домой. По времени так оно и получается. Значит, не только во всем признался, но и прибежал домой, как только узнал, что явилась милиция.
Андрей Аверьянович снова перелистал дело. Игоря, старшего брата, не допрашивали, показаний его в деле не было. А жаль. По всей, вероятности, он в этой истории играл какую-то роль. И, скорей всего, немалую.
Вернувшись к первому допросу, Андрей Аверьянович еще раз внимательно вчитался в протокол, особенно в то место, где следователь пытался установить, что произошло на лестнице. Олег показывал: догнал старуху, вырвал сумочку и бросился бежать. «Козлова упала?» — спрашивает следователь. «Кажется, да», — отвечает Олег, словно бы и не запомнил толком, что и как он делал в ту минуту. Далее он не сразу припомнил, что ударил Козлову по голове. Получалось вроде бы так, что не он рисовал следователю картину преступления, а следователь воссоздал ее, и Олег согласился, так оно и было. Приняв эту версию, он от нее уже не отступался, все подтверждая на последующих допросах.
Забыл, что в руках у него была библиотечная книга, забыл, в какую сторону свернул, выйдя со двора, не мог сразу вспомнить, что ударил старуху… Здоровый молодой человек страдает такой забывчивостью. Последний пункт — ударил или не ударил — имеет значение для квалификации преступления, но первые два никак не отягощают и не облегчают положение обвиняемого, зачем же ему путать следователя, вести понятых не туда, куда ушел парень с сумочкой? Либо у преступника есть какие-то хитроумные соображения, либо он не был в тот момент на месте преступления и не знает, как ограбили старуху.
Андрей Аверьянович вспомнил Олега, каким увидел его в тюрьме, характеристику, написанную его товарищами. Не было в нем изощренной хитроумности, если он что и путал, то скорей по незнанию. Значит, оговорил себя? Признался в преступлении, которое не совершал?
Чем больше раздумывал Андрей Аверьянович над протоколом, тем больше склонялся именно к этой версии.
В конце дня зашла в юридическую консультацию Вера Сергеевна. С того вечера, когда встретились они у Костырина, Андрей Аверьянович видел ее дважды, но оба раза накоротке, разговаривать-то было не о чем — Андреи Аверьянович только знакомился с делом.
Вера Сергеевна села на предложенный стул и вопросительно посмотрела на Андрея Аверьяновича. Он пожал плечами.
— Пока не могу сказать, что мне все ясно в этой истории. Убежден в одном — следствие не сделало всего, что могло и должно было сделать.
В конторе было тесно, неуютно, и Андрей Аверьянович предложил:
— Пойдемте на свежий воздух.
Вера Сергеевна тотчас поднялась и молча вышла. Андрей Аверьянович последовал за ней, на ходу закутывая шею шарфом.
Они направились в сквер с детскими качелями и каруселью. Вера Сергеевна зябко прятала нос в поднятый воротник бобрикового пальто, и Андрей Аверьянович пригласил ее в кафе-аквариум. Взяв две чашки черного кофе, они уселись в углу за пластмассовый столик.
— Как здоровье Игоря? — спросил Андрей Аверьянович.
— Спасибо, неплохо, его скоро выпишут, пусть полежит дома, а то в больнице он скучает, нервничает.
— Мне кажется, он что-то знал. Во всяком случае, есть основания предполагать, что именно он предупредил Олега о появлении у вас дома работников милиции.
— Возможно, — после некоторого раздумья сказала Вера Сергеевна, — он мог что-то знать и не сказать мне: Игорь всегда был скрытным и по сравнению с Олегом замкнутым мальчиком.
— И не странно ли, узнав о том, что за ним пришли (а он, конечно, должен был понимать, что пришли за ним), Олег поспешил домой.
— Это можно понять: Олег знал, что я дома, и тревожился, наверное. Он был очень чутким и внимательным сыном.
Губы у Веры Сергеевны дрогнули, но она сдержалась и не заплакала. Андрей Аверьянович опустил глаза, занявшись своим кофе: ему не хотелось, чтобы собеседница догадалась о его мыслях. А подумал он о том, что матери, сами того не сознавая, могут быть ужасны в своем эгоизме. И Вера Сергеевна не лучше других. Но она все-таки была лучше, потому что нашла в себе силы вспомнить.
— И этот чуткий и ласковый мальчик, — сказала Вера Сергеевна с болью, — ограбил старую женщину, ударил ее по голове. Чудовищно! Или мы, матери, так слепы? Но я что угодно могу вообразить, только не эту картину.
Андрей Аверьянович мелкими глотками пил кофе и помалкивал. Он бы тоже мог сказать добрые слова об Олеге, но сидевшая напротив женщина ждала от него не добрых слов, а доказательств, хотя бы того, что сын ее не по своей воле совершил преступление. А доказательств он пока не имел. Было много недоуменных вопросов, которые могли серьезно поколебать обвинение. Но он рассчитывал добиться большего, хотя говорить об этом вслух полагал преждевременным.
Вера Сергеевна справилась с волнением и тоже принялась за кофе.
— Мы сегодня собирались к вам с мужем, — сказала она, — но муж задержался на работе, и я отправилась одна. Сейчас поеду домой, — Вера Сергеевна вздохнула, — скажу, что ничего нового и утешительного. А как хотелось бы его чем-то обрадовать, он так переживает. Вида не показывает, носит в себе, но ведь от этого еще трудней.
— Он сейчас дома, ваш муж? — спросил Андрей Аверьянович.
— Если еще и не дома, то вот-вот придет, — ответила Вера Сергеевна.
— Мне бы хотелось познакомиться с ним. Вы не сочтете за назойливость, если…
— Что вы! Я не считала возможным затруднять вас. Едемте, пожалуйста.
Они вышли из кафе, сели в троллейбус и отправились в район новой застройки, где жила семья Седых.
— С учителями Олега вы знакомы? — спросил Андрей Аверьянович.
— С Ольгой Степановной Бекетовой мы одно время вместе работали. И, разумеется, я бывала в школе, там учились оба наших сына. Олег не доставлял огорчений. С Игорем было сложней. Учился он неплохо, но с учителями не ладил. Он не хулиганил, нет, но был резок, порой груб. Особенно много претензий имела к нему Зинаида Харитоновна. Учительница она не из сильных, ребята частенько знали предмет лучше ее и не стеснялись показать это на уроке. Особенно Игорь. Хороший учитель легко справляется с такими умниками. Зинаида Харитоновна не умела. Значит, конфликты, жалобы, приглашения родителей в школу. Я не оправдываю Игоря, есть в нем заносчивость, желание уязвить. Тут не только безжалостность молодости, но и характер. Олег мягче, деликатней и терпимей.
Вера Сергеевна умолкла, Андрей Аверьянович не тревожил ее вопросами. Сошли они на улице, обстроенной пятиэтажными домами, настолько одинаковыми, что отличить один от другого было невозможно. «Легко заблудиться, — подумал Андрей Аверьянович, — и своего дома не найдешь».
Они вошли в подъезд одного из домов, поднялись на третий этаж, и Вера Сергеевна открыла дверь.
Из комнаты послышался мужской голос:
— Ты, Вера?
— Да. И не одна.
В коридор, на ходу надевая пиджак, вышел рослый, с вьющейся седеющей шевелюрой, мужчина.
— Знакомьтесь, — сказала Вера Сергеевна, — Михаил Михайлович, мой муж.
Андрей Аверьянович назвал себя. Мужчины пожали друг другу руки. Седых не то чтобы очень крепко сжал протянутую ему ладонь, но сильно и резко потянул ее книзу.
Сняв плащ, Андрей Аверьянович вслед за хозяином прошел в комнату. Не без любопытства огляделся. Комната была обставлена современной полированной мебелью, на стенах висели недорогие эстампы — два пейзажа — и репродукция с картины Нисского «Над снегами».
— Это кто же у вас любит Нисского? — спросил Андрей Аверьянович.
