— Почему она не подписала?
— Потому что боится карьеру свою испортить.
— То есть?
— Она староста, активистка, ее всегда приглашают на большие собрания, совещания — говорить приветствия от молодежи. И вообще. Вот она и боится, что ее не станут выпускать на трибуны, если она подпишет письмо в защиту Олега Седых, который сидит в тюрьме.
— Она что же, так и мотивировала свой отказ?
— Да нет, она стала говорить, что у нас зря никого не арестуют и не посадят в тюрьму и что если Олега посадили, значит, за дело. Она так говорила, но мы-то знаем, что она боится, как бы ее не обвинили в притуплении бдительности и что пошла на поводу…
— М-да, сложная ситуация, — едва заметно усмехнувшись, сказал Андрей Аверьянович.
— Почему сложная? — удивилась Маша. — Ничего сложного тут, по-моему, нет.
— За исключением того, что Олег признался.
— Да, конечно, это странно, — согласилась Маша.
— Раз уж вы пришли сюда, — Андрей Аверьянович откинулся на спинку стула, — давайте думать вместе. Вы помните тот день, когда Олег последний раз был в школе? Он тогда ушел с последнего урока, с истории.
— Помню.
— А почему он не досидел до конца занятий, вы не знаете?
— За ним приходил Игорь, его брат.
— Вы сами видели в тот раз Игоря?
— Нет, но ребята видели.
— Кто именно видел?
— Н-не помню, но я могу узнать, если это нужно.
— Узнайте, это нужно. И еще я хотел спросить…
— Пожалуйста, спрашивайте, — с готовностью откликнулась Маша.
— Вы Олега знали хорошо?
— Думаю, что хорошо.
— Виделись с ним только в школе?
Маша покраснела, но не опустила глаза.
— Не только в школе. Мы часто вместе шли из школы домой. Несколько раз ходили в кино.
— Вы не заметили, что с ним творится что-то неладное, что-то его тяготит?
— Нет, по-моему, ничего неладного с ним не творилось. Я бы, наверное, заметила. Я же знаю — в тот день, когда он ушел с урока истории, его арестовали, а перед этим мы почти целый день пробыли вместе — ходили в кино, в парк.
— Почти весь день, говорите? — Андрей Аверьянович вынул из подставки ручку. — А по часам можете вспомнить?
— Попробую. Около двух мы ушли из школы, а в три встретились около кино, взяли билеты на четырехчасовой сеанс, пошли в парк, посидели на лавочке и вернулись в кино как раз к началу.
— Что вы смотрели?
— «Нюрнбергский процесс». Нам очень понравилось. Там замечательные актеры: Спенсер Треси, тот, что играл Старика в фильме «Старик и море», Марлен Дитрих…
— Фильм двухсерийный?
— Да.
— Значит, закончился он около семи вечера.
— Да, около семи. Мы сели в троллейбус и поехали домой…
— Спасибо, — сказал Андрей Аверьянович, — вы мне помогли. И еще поможете, если узнаете, кто в тот день видел Игоря в школе и когда.
— Обязательно узнаю.
— Вот и хорошо. Надеюсь, общими усилиями мы докажем, что вы правы, а Лида Горбик заблуждается.
Маша вышла из конторы. Мелькнули в окне белые шапочка и воротник. Андрей Аверьянович перечитал свою запись. У него не было никаких оснований не верить Маше, и он ей верил. Выходило, что в то время, когда напали на пенсионерку Козлову, Олег сидел с Машей в кино и смотрел «Нюрнбергский процесс». Но дворник Курочкина утверждает, что видела Олега выходящим со двора с черной сумочкой под мышкой. И ей нет основания не верить. Значит, остается допустить, что Олег Седых в тот день ухитрился быть одновременно в двух местах. Мистика? Но вот в мистику-то Андрей Аверьянович как раз и не верил, и вся эта несуразица только подтвердила выводы, которые стали упрямо напрашиваться с того момента, когда он покинул квартиру Седых.
9
На этот раз ему досталась пятая комната, но она ничем не отличалась от седьмой. И Олег был по- прежнему насторожен и недоверчив.
— Вы знаете, — садясь против Олега, начал Андрей Аверьянович, — что ученики вашего класса прислали в прокуратуру письмо?
— Знаю.
— Откуда вы это узнали?
— Мама сказала.
— Хорошее письмо, убедительное. Они, ваши товарищи, совершенно определенно заявляют, что Олег Седых не мог ограбить старуху.
Олег пожал плечами. — Никто не верит… почти никто, — поправился Андрей Аверьянович, — в то, что Олег Седых мог совершить преступление. И ваши товарищи, и родители. И ваш брат. Вы, конечно, знаете, что он болен.
— Знаю.
— И лишены возможности навестить его. Вы же любите брата?
— Люблю.
— Не повезло ему, — вздохнул Андрей Аверьянович.
— Не повезло, — согласился Олег. — Ему вообще не везет в жизни, — с горечью произнес он. — В школе его считали зазнайкой, а никакой он не зазнайка, просто он не переносит неправды, несправедливости. Он очень способный, а в технологический институт не попал: поспорил на экзамене с преподавателем, его срезали. Пошел в пединститут на физмат. Но это же не его призвание. И вообще…
Олег внезапно умолк, оборвав себя на полуслове.
— Может быть, брату нужны были деньги, и вы для него… — начал Андрей Аверьянович.
— Нет, нет, — быстро перебил Олег, — он ничего не знал.
— И ни о чем не просил?
— Ни о чем.
— Ну хорошо, оставим эту материю. Поговорим о чем-нибудь более интересном. О литературе, например.
На этот раз в глазах у Олега читалось откровенное удивление.
— Не удивляйтесь, — улыбнулся Андрей Аверьянович, — мне предстоит вас защищать, и я хочу знать о своем подзащитном как можно больше, а сфера литературных привязанностей и увлечений — это в общем-то и моральная сфера. Можно, например, строить защиту в том смысле, что молодой человек начитался детективных книжек, и авторы этого чтива должны в какой-то мере разделить с ним вину за содеянное. Но у меня нет оснований для таких выводов и построений: вы, насколько мне известно, не увлекались приключениями сыщиков. Так ведь?
