— Я придумала! — говорит Ампаро. — Мы возьмем все вещи и погрузим их в машины, так они будут хоть немного поближе. А сюда возвращаться нет никакого смысла; здесь мы выхода из положения не найдем — это точно.
— Все зависит от того… — рассуждает Уго, — от того, встретим ли мы кого-нибудь в поселке… Если нет, надо будет выходить на шоссе, которое ведет к Сомонтано, а самый короткий путь туда — через ущелье.
— Ох! С ума можно сойти от вашего пессимизма! — сетует Ампаро. — Ну скажите, ради бога, как можно никого не найти в поселке воскресным утром? К тому же в ущелье легко спуститься и другой дорогой, через пасеку — ту, что за поселком.
— Да, — говорит Уго, — но тогда мы обойдем стороной самые красивые места…
— Слушай, давай все-таки решим, — вспыхивает Ампаро, — мы собираемся на экскурсию или…
— Не отвлекайтесь вы, дело серьезное, — одергивает их Хинес. — Не будем забегать вперед. Про машины — это хорошая мысль, погрузить все вещи в багажники и…
— Машина Хинеса не открывается, — замечает Уго.
— Зато другие открываются, — перебивает его Ампаро, — и твоя… прости, твоей жены, тоже. Кроме того, насколько я поняла, ее уже слегка подтолкнули в сторону поселка.
— Очень остроумно.
— Я тоже за это, — говорит Ибаньес, — то есть за то, чтобы погрузить вещи в машины; заодно мы сможем еще раз попытаться их завести. Представляете, если они вдруг заведутся? После всех наших рассуждений.
— В любом случае, — говорит Хинес, — если кому-то трудно идти и хочется остаться здесь…
— Одна я здесь ни за что не останусь, — заявляет Ампаро, — и даже с кем-нибудь еще не останусь! Теперь ни за что не оторвусь от остальных. Знаешь, сколько мы видели собак? И когда спускались к реке — тоже. Два пса крутились вокруг палаток, обнюхивали там все… А косуля?.. Нет и нет! Даже с большого перепоя не осталась бы тут.
— Да чего уж там! — говорит Уго. — У нас в запасе целый день, утро великолепное: солнышко светит, птички поют, облака… извиняюсь, облаков нет — это еще лучше. Воспользуемся тем, что у нас нет ни машин, ни телефонов, и прогуляемся в свое удовольствие, будем наслаждаться природой, пока не наступит воскресный вечер с его вечной депрессией.
— Ладно, хватит болтать, — говорит Ньевес. — Пошли лучше в дом за сумками. Пора в путь.
— У меня с собой почти ничего нет, — говорит Ибаньес. — Я явился, как поэт, тот что «без поклажи и почти наг».
— Вот, кстати, и приоденься чуток, — говорит Ампаро, — а заодно прихвати вещи Рафы.
— Или мешок с мусором, — добавляет Ньевес.
— С каким еще мусором?
— С тем, что остался после ужина, — объясняет Ньевес, — тарелки и тому подобное… например, бутылки. Нельзя же все бросить здесь! Надо отнести мешок в контейнер, который стоит там, наверху, рядом с машинами.
— Сейчас распределим экспедиционную кладь, — говорит Уго. — Как бывает в кино: когда исчезает один из членов экспедиции… Ох, простите…
Уго сразу умолкает, заметив устремленные на него осуждающие взгляды; его глаза ищут Марибель и наконец отыскивают. Она стоит с самого края и разговаривает с Ковой, но, по всей видимости, ни та ни другая не слышали его реплики. Как бы там ни было, Ибаньес приходит на помощь Уго: он сознательно, а может и случайно, поворачивает разговор на сто восемьдесят градусов.
— Послушай, — обращается он к Ньевес, — а над чем вы так гоготали, когда поднимались по тропинке?
— Да так… женские разговоры, — отвечает Ньевес с легкой улыбкой.
— Мы смеялись над одной штучкой, которую увидели в интернете, — добавляет Ампаро.
— Я бы сказала: штучищей, — поправляет ее Марибель.
— Могу себе представить, — говорит Уго, — какой-нибудь негр с огромным…
— Ну ты даешь! Заслужил приз! — изумляется Ампаро.
— Ну видели, ну и что с того? — продолжает Уго. — А когда видели-то?
— Можешь не волноваться, твоя жена ничего такого не наблюдала, — говорит Ампаро. — Так что сравнить не сможет.
— Мне это прислали по почте, — объясняет Ньевес, — неизвестно кто, но я таки посмеялась. А потом переслала Ампаро и Марибель. Это, если можно так выразиться, живое воплощение известного анекдота. Вот это мы и объясняли Кове с Марией, потому так и хохотали.
— Могу себе вообразить, какими комментариями вы сдабривали свое объяснение, — усмехается Ибаньес. — Наверняка что-нибудь особо гнусное в адрес мужчин из нашей компании.
— Кто сам в себе уверен, тому бояться нечего, — парирует Ньевес.
— Ну, во-первых, я белый, — говорит Ибаньес, — а расовые различия тут точно играют роль. Кроме того, я приближаюсь к пятому десятку.
— Так быстро приближаешься, что можешь споткнуться и упасть, — говорит Ампаро.
— Не обращай на нее внимания, — бросает Уго. — Это самый лучший возраст для мужчины.
— Ладно, пошли за сумками, — говорит Ньевес. — А то стоит только начать… У этой темы конца не будет.
— Это точно, — добавляет Ампаро.
Кова, Марибель и Уго двинулись в сторону приюта, за ними — Ибаньес, Ньевес и Ампаро, которые все еще посмеиваются над шуточками, услышанными в ходе перепалки.
Мария с Хинесом последними покидают тенистый угол, хотя площадь его незаметно уменьшилась за то время, пока продолжалось импровизированное совещание. Мария чуть отстает и удерживает Хинеса, схватив его за руку. Они ждут, пока остальные отойдут подальше.
— Что? Что случилось?
— Там, внизу, в палатках…
— В палатках скалолазов?
— Да. Я увидела там кое-что… что не поддается логическому объяснению.
Мария смотрит на дверь приюта, и Хинес тоже поворачивает голову в ту сторону. Все уже вошли внутрь, и на пороге больше никого не видно.
— Давай говори, — велит Хинес, — не тяни… Я… я на самом деле тоже очень сильно обеспокоен тем, что происходит.
— Понимаешь, это я заглянула в ту палатку, которая попросторнее. Когда имеется две палатки, в большую обычно сносят всю экипировку, а в маленькой спят — она вроде как запасная…
— А тебе откуда известны такие подробности?
— Я в былые времена занималась скалолазанием, когда гуляла с одним парнем…
Мария на миг замолкает, смотрит на Хинеса и добавляет с заметным напряжением в голосе:
— Тогда я еще не была проституткой, тогда еще не была.
— Да разве я что-нибудь?.. — протестует Хинес. — У меня и в мыслях ничего такого не было.
— Значит, мне только показалось… Но это сейчас не важно! Эти люди… все свое снаряжение они оставили в палатке — а френды, например, стоят огромных денег…
— Френды?
— Да, так это называется, это такие приспособления, которые расклиниваются, их используют для страховки, когда есть трещины. В этом вашем ущелье встречаются трещины?
— Трещины? Да, разумеется, и очень длинные.
— Ну вот! Как раз в таких случаях их используют и всегда берут с собой весь набор целиком — четырех-пяти разных размеров. По сто евро штука… Вообрази… Понимаешь теперь? Ни один скалолаз не оставит такое богатство в палатке; их всегда надо держать при себе, чтобы можно было время от времени погладить. Ты слышишь меня? О чем ты думаешь?
Хинес погрузился в раздумья, потом медленно поднял голову и повернул ее в сторону приюта, хотя явно не видел его, полностью растворившись в своих мыслях.
