— Ну, значит… любовница — назови как хочешь.
— Да тихо вы! — умоляет их Ньевес.
— С меня хватит! — вдруг говорит Мария. — Хватит! До сих пор я терпела вас из вежливости, вела себя как воспитанный человек. Но раз уж вы позволяете себе такое… значит, и я в долгу не останусь. Я сыта по горло вашими дурацкими сварами! Хотя чего от вас ждать, в ваши-то годы — вы хламье, вы уже вышли в тираж. Все вы одинаковые — и похожи на моих родителей: распутничаете втихаря, боитесь делать то, что вам на самом деле хочется, а потом скулите, жалуетесь… Все превращаете в трагедию. Что вы, интересно, подстроили тому типу? Скинулись и сняли для него шлюху? Почему я до сих пор так и не услышала о том… о том, какие вы сволочи, даже Хинесу не хватило духу рассказать. Так что? Все так и было? Да? Скорее всего! А парень неправильно среагировал… Так все уже быльем поросло! Хватит! Что вы все, на самом деле!.. Целых двадцать пять лет пережевывать эту историю… эту дурацкую ссору?.. Очешуеть можно! Вот Хинес — он не такой, понимаете? Хинес другой, за это я его и люблю. Но с тех пор как он встретился с вами… вы его… вы его заражаете вашей… вашей тупостью и никчемностью, но ты, — она поворачивается к Хинесу, — ты не поддавайся, милый. Ты ведь не веришь тому, что несет эта тетка? Скажи мне, что не веришь…
Хинес медлит с ответом. Он с изумлением глядел на Марию, пока она произносила свою речь, да и сейчас продолжает смотреть на нее, не меняя выражения лица.
— Разумеется не верю… — говорит он наконец. — Но ты…
— Вот и не поддавайся им. Если ты не дашь слабины, я буду с тобой до конца, до самого последнего мига.
— Как славно! — говорит Марибель. — Как приятно видеть двух любящих друг друга людей… которых никогда не разлучить никакой силе. Только вот скажи-ка мне, детка, а как ты можешь объяснить все происходящее? — Марибель делает рукой широкий жест.
— Откуда мне знать? Я вижу только одно: все мы дошли до ручки. Но мне кажется… мне кажется, это просто бред какой-то… Ну я понимаю — свалить все на… ну, допустим… на ядерную катастрофу, на мор, вирус, нашествие инопланетян, да на что угодно… Вместо этого вы без лишних сомнений объясняете это тем, что есть, мол, такой тип — невезучий, чокнутый, закомплексованный и, надо думать, дрочивший ночи напролет… что этот дурошлеп уничтожил половину населения земли, устроил техническую катастрофу, какой отродясь не было, и, кроме того, по его воле «исчезают» люди…
— Нет, это ты, ты не хочешь видеть очевидного, — вскидывается Марибель. — Ты вот считаешь себя очень умной, но… А ведь все ясней ясного! Давай-ка, попробуй ответить, почему эта самая «катастрофа», как ты ее называешь, началась именно тогда, когда мы собрались на наш праздник — да, именно тогда, когда исполнилось двадцать пят лет после нашего последнего совместного похода туда…
— Это чистая случайность, — с расстановкой чеканит Мария. — Ведь бывают же случайные совпадения.
— А то, что Пророк был единственным, кто не приехал в приют? Это тоже случайность? Хотя и обещал, твердо обещал явиться, и поэтому Ньевес так нервничала. Правда ведь, Ньевес? Разве он не клялся тебе всеми клятвами, что приедет?
Ньевес не отвечает. Она поднимает глаза, которые до сих пор были уставлены в землю, и смотрит на тех, кто стоит рядом, на всех по очереди, смотрит с каким-то странным выражением — не то удивления, не то испуга. И только несколько секунд спустя, когда встревоженный Хинес собирается ей что-то сказать, Ньевес отвечает дрожащим и еле слышным голосом, снова опустив взор:
— Да, да, он мне сказал… сказал, что приедет.
— Ну вот видишь? — торжествует Марибель. — И не нужно никаких инопланетян, чтобы…
— Но ведь… это смешно! — горячится Мария. — А вообще-то я напрасно ввязалась в этот спор… Ну и что с того, что ваш Пророк твердо обещал приехать? Кто может назвать сей факт несокрушимым доказательством? И доказательством чего, интересно? Хотел приехать, да испугался. Под конец духу не хватило — вот и весь сказ. Разве это не более логичное объяснение, когда речь идет о подобном человеке?
— Пожалуйста, перестаньте спорить, — умоляет Ньевес с непонятным драматизмом в голосе. — Я боюсь… я все время боюсь… Давайте поскорее уйдем отсюда. Надо поднять Уго!
— Успокойся, Ньевес! — говорит ей Хинес.
— Кроме того, — упрямо продолжает Мария, не в силах оборвать спор, — эта ваша версия — она лишена всякого смысла. Если я не ошибаюсь, праздник организовала Ньевес — вспомнила про намеченную вами когда-то дату, и так далее. А за сколько она вас предупредила? За месяц, как мне известно, а может, и меньше, чем за месяц. И вы полагаете, что месяца хватило бы, чтобы задумать… чтобы подготовить месть такого масштаба? Нет, за месяц ничего не устроишь. Тут ведь понадобилась бы прямо безграничная сила и помощь кучи людей, да что там кучи — армии! А время? Сколько было бы нужно на это на все времени? Сколько дней оставалось до праздника, когда ты сумела связаться с ним? Как я поняла, ты не сразу его нашла… Правда ведь, Ньевес?.. Ньевес…
Ньевес вдруг закрывает лицо руками. Она слегка сгорбилась, голову опустила, широкая спина сотрясается то ли от смеха, то ли от рыданий. Несколько минут слышно лишь щебетание птиц и громкие ритмичные всхлипы Ньевес, доносящиеся сквозь сдвинутые руки. Окружающие замерли в ожидании, никто не решается прервать молчание. Наконец его нарушает сама Ньевес, она говорит, безутешно покачивая головой и не отводя рук от лица. Теперь уже нет сомнений, что она плачет.
— Это не я… не я… Это он. Он все придумал и организовал.
— Он? Кто он? — спрашивает Мария.
— Пророк! — кричит Ньевес, резко поднимая залитое слезами лицо. В ее вопле смешиваются отчаяние и возмущение.
Глаза Ампаро расширяются, но взгляд одновременно становится глубже, когда она смотрит на товарищей. Уго стонет и еще больше скорчивается. Марибель всего лишь поднимает одну бровь в знак того, что она довольна своей победой. Мария и Хинес смотрят на Ньевес открыв рот, на их лицах написаны недоверие и оторопь.
— Но этого не может быть! — говорит Хинес. — Ты же сама нам сказала… ты нам сказала…
— Это не я… Он все организовал, все!
— Но ведь… Это ты нас обзванивала, оповещала… и диск, ты… его записала…
— Все придумал он, и с диском — тоже, и много чего еще, очень много, мы… мы просто не смогли выполнить всего, что задумали.
— Но… как? Ты с ним встречалась? Вы вдвоем все делали?
— Нет! Я его так и не видела!
— Объясни же все наконец человеческим языком, мать твою!
— Не мучь ее, — поворачивается Марибель к Хинесу. — Ты срываешь на ней злость, потому что получается не по-твоему.
— Она обязана все нам объяснить, — отмахивается Хинес. — Всем нам. Она нас обманула.
— Мы хотели устроить сюрприз. Сюрприз, чтобы…
— Сюрприз? Какой еще, к черту, сюрприз?
— Он сказал, что у него есть сюрприз, он привезет сюрприз для всех нас.
— Вот и привез, — бросает Марибель.
— А ты помолчи! — огрызается Хинес. — Я… я ничего не понимаю. Разве не ты искала его, старалась с ним связаться?
— Нет! Это он, он! — кричит Ньевес. — Однажды я получила письмо. Там указывалась дата — был обозначен именно тот день, когда мы любовались звездами, двадцать пять лет назад. Точная дата. Поэтому я и открыла письмо.
— Иными словами, даже идея не была твоей…
— Ты что, плохо слышишь? Она об этом и говорит, — опять вмешивается Марибель.
— Заткнись!
— Ради бога, не ссорьтесь, — просит Ньевес. — Я ведь пытаюсь вам объяснить, я сейчас все объясню. Сама я и не… не думала устраивать этот праздник. Я помнила, я отлично помнила, о чем мы тогда договорились. Трудно забыть такое, ведь все было так красиво, поэтому… вот почему я как-то сразу
