— Так и есть. — Это прозвучало грубее, чем мне хотелось. — Это родина той злой мегеры, Дейзи Бьюкенен.[68]
— И ее мужа-идиота, Тома. — Он поднял свой бокал в молчаливом тосте за меня или за Бьюкененов, я не знал точно. — Едешь домой на праздники?
— Незапланированный отпуск.
— У тебя взволнованный голос, сынок.
— Я только что узнал, что Дейзи встречалась с кем-то еще.
— А-а.
— Простите. Нельзя, наверное, так разговаривать со священником о девушке.
— Чепуха. Я только об этом и слышу все время. О любви и о смерти.
— Ах да. Священники и бармены.
— И парикмахеры. — Он провел рукой по голому черепу. — По крайней мере, так говорят. Давай я попробую угадать. Первая любовь?
— Да.
— «Первая любовь, последняя любовь — какая страсть сильней? Какая справедливей?» Лонгфелло.
Я улыбнулся:
— Моя бабушка читала мне это стихотворение.
Священник продолжал читать:
— «Заря или вечерняя звезда? Рассвет или закат сердечный? Час, когда мы всматриваемся в даль и в неизвестность, и приходящий день глотает тени, — или когда пейзажи нашей жизни позади и вдалеке мерцают некогда любимые места. И сладкие воспоминанья… хм… и сладкие воспоминанья…» Как же там дальше… В любом случае — суть ты понял.
Священник потянулся и сочувственно похлопал меня по колену.
— Позволь мне тебя угостить, — предложил он. — Что ты пьешь, мальчик мой?
Он потряс кубики льда в пустом стакане, как игрок в нарды, мешающий кости.
— Виски, — ответил я.
— Конечно. Что же еще?
Когда он вернулся, я поблагодарил его и спросил, куда он направляется. На религиозную конференцию, сказал священник. Он представлял свою церковь, из маленького городка в Новой Англии, о котором я никогда не слышал. Мы поговорили о религии, и он с восторгом обнаружил, что я недавно прочитал «Исповедь» Святого Августина.
— Ты, должно быть, студент Йеля, — предположил он.
— В настоящий момент — да.
— Ты же не собираешься бросать учебу?!
— Думаю, Йель собирается бросить
— Оценки можно исправить. Ты умный парень.
— Это сложно, отец. Сложнее, чем я ожидал.
— «Очарование сложности высосало живительные силы из моих вен и забрало веселье и жизнерадостность из моего сердца». Йейтс.
— Йейтс, должно быть, учился в Йеле.
— Если бы учился, ему тоже там было бы тяжело. Творческие личности, понимаешь.
— Вы добры. Но я идиот. В старших классах школы я чувствовал себя Эйнштейном — теперь я понимаю почему. Половина ребят были дураками, вторая половина алкоголиками. В Йеле же дураком оказался я. И чем глупее я себя чувствую, тем реже хожу на лекции, отчего еще больше отстаю и становлюсь еще глупее. — Я откинулся на спинку кресла. — Я собирался поступать в юридическую школу. Но не получится. И я не знаю, как сообщить об этом матери.
— Твоя мать хочет, чтобы ты поступил в юридическую школу?
— Очень хочет.
— А ты сам чего хочешь?
— Не знаю.
— У тебя должны быть какие-то мысли.
— Я просто хочу… писать. — Впервые я произнес это вслух.
— Браво! Благородное занятие! Поэзию?
— В газеты.
— Нет. Ты похож на поэта. Ты дуешься, как поэт. Может быть, романы?
Я покачал головой:
— Я хочу быть корреспондентом газеты.
— Ну, хорошо. — Священник разочарованно замолчал. — Это тоже неплохо.
— Предпочитаю писать истории про других людей.
— А почему не свои собственные?
— Не знаю, с чего начать.
— Ну что ж, в газетах тоже есть своя прелесть, уверяю тебя. Мне нравится каждое утро брать в руки «Таймс» и читать о том, что происходит в мире.
— Скажите это моей матери.
— Она будет счастлива, если ты найдешь свое призвание. И если
От этого слова у меня внутри похолодело. Я проглотил половину своей порции виски залпом.
— Будь счастлив, — сказал священник. — И тогда твоя мать тоже будет счастлива.
— Держу пари, что вы не единственный сын матери-одиночки.
— Я четвертый ребенок в семье, где было десять детей. Но моей матери хотелось, чтобы я стал священником, поэтому мне не понять твоих мучений.
— Вам понравится в Манхассете. Там сплошь большие католические семьи.
— Похоже на рай.
— Там есть одна улица, на которой много баров. В начале улицы стоит церковь Святой Марии, в конце — абсолютно божественный бар.
— Космология, достойная Данте. За нас? — Священник снова взболтал лед в пустом бокале. Я вынул бумажник из кармана. Он замахал на меня руками. — Я угощаю, — произнес он и направился в бар.
Я ощущал, как виски согревает меня изнутри до самых кончиков пальцев. Интересно, думал я, не подсыпал ли отец Амтрак (это упоминалось выше?) чего-нибудь в мой бокал, но потом выбросил эту мысль из головы.
— Вы знаете, — сказал я ему, когда он вернулся со следующей порцией, — для священника вы очень разумно говорите.
Он хлопнул себя по бедру и расхохотался.
— Это нужно запомнить! О, я расскажу это другим священникам на конференции. — Он сцепил пальцы за головой и посмотрел на меня. — Я думаю, мы пришли сегодня вечером к очень важному решению, Джей Ди.
— Джей Ар.
— Прежде всего ты должен улучшить оценки.
— Я думаю, что да.
— «Уже одно только стремление к недостижимому совершенству, хотя и напоминает бренчание старого пианино, придает смысл нашей жизни на этой бессмысленной звезде». Логан Пирсал Смит.
— Кто?
— Очень мудрый человек. Эссеист. Книголюб. Родился на несколько эпох раньше тебя.
— Вы столько знаете о книгах, отец.
— В детстве я провел много времени в одиночестве.
— Я думал, вы из большой семьи.
— Одиночество не имеет никакого отношения к тому, сколько людей вокруг тебя… Что я там хотел сказать про наше второе решение? Ах да! Ты станешь писателем. А я с удовольствием буду искать твои
