правильным ромбом и связаны между собой дорожками с твёрдым покрытием. На дальнем конце, рядом с небольшой палаткой, находится нечто очень напоминающее тарельчатую антенну. Там же приличная круглая площадка, видимо, посадочная. А вот что на неё садится, посмотреть было бы очень любопытно.
Шарик, глядя на меня, тоже прячется, но это скоро ему надоедает, и он начинает деловито слоняться по округе. Пёс совершенно спокоен – видимо, лагерь пуст, но идти в разведку, когда солнце заходит, без подготовки глупо. Единственное, что успеваю, – ближе подобраться к шатрам. Если с утра будет тихо, разведаю территорию.
Громадные звёзды над головой волей-неволей навевают мысли о святом и вечном. На родине о вечности рассуждают немногие, основная задача масс заключается в элементарном выживании. Идеи, брошенные в смутное время одним далёким от жизни политиком, так коробят страну, что никакой враг не нанёс бы и сотой доли ущерба, причинённого реформами. Глядя на здоровущую ряшку депутата, зовущего ударным трудом помочь встать на ноги молодой России, поневоле усмехаюсь... Она у нас каждые сто лет молодая, и, поднимая эту громаду раз за разом, похоже, надорвались. Когда в очередной раз наступит момент возрождения, поднимать её с колен будут наши братья с несколько другим разрезом глаз. Устали русские так жить. Являясь интернационалистами по своей сути, мы многое отдали, приобщая к цивилизации народы, живущие рядом. А теперь они, грамотные и сытые, лихо вытирают ноги о наши святыни, откровенно издеваясь. Но где-то в глубине души живёт чувство собственного достоинства, чести, правда, основательно затёртое последними веяниями жизни. Упаси бог, если однажды оно стрельнет…
От проклятых мыслей даже во сне руки судорожно сжимают автомат – русское чудо генерала Калашникова. Ну какое, казалось бы, дело сейчас до родины, однако не спится. Фляга с водой оказывается у рта. Жадно пью, с рассветом понадобятся силы, а я при таком раскладе не лучше сонной курицы. Настроив мысли на более спокойную тему, о бабах, быстро засыпаю. Утром будит пёс – видимо, беспокойство охватывает его тонкую натуру. Открыв глаза, лежу не шевелясь, чувствуя постепенное возвращение сил. Солнце только всходит. Утренние сумерки бросают на местность длинные тени. Ни звука кругом, даже обычный лёгкий ветерок не путается в листве. Придя в себя, занимаю наблюдательный пост.
Лагерь словно нарисован талантливой рукой художника-фантаста. Вокруг удивительно красиво. Справа круглое, точно циркулем начерченное озеро. Слева гористая возвышенность и бирюзовое небо над этим. Пёс нервничает: зову с собой в лагерь, ни в какую. Ситуация перестаёт нравиться. Мощный бинокль не помогает делу. Впрочем, где-то на уровне подсознания и сам начинаю чувствовать тревогу. Сторожевая система организма предупреждает об опасности. Внимательно вслушиваюсь в звенящую тишину утра, текут минуты, ничего не меняя в мире. И вот далеко-далеко робкий звук нарушает мирный покой леса. Мерный бой барабана. Медленно приближается, и вскоре к ударам добавляется топот тысяч ног, причём упорядоченный топот. Так ходит армия.
Вскоре из-за утёса на площадку перед шатрами ровными колоннами выходят армейские подразделения. Мозг услужливо даёт справку о численности, нечто в пределах пяти тысяч особей. Именно особей. Вглядевшись в аборигенов, плюю под ноги. Блин, только гоблинов не хватало для полного счастья! Уродливые плоские, какие-то безносые лица, рты с кривыми зубами, никогда не знавшими зубной пасты. Короткий ёжик синих волос над поистине неандертальским лбом завершает неприятный портрет среднего военного. Колонны окружают посадочную площадку, и командиры разрешают оправиться.
Это называется Андрей Егорович попался. Ничего путного на ум не приходит. Пока лишь наблюдаю за разворачивающимся действием.
Вооружение духов составляют мощные под их могучие тела боевые луки и кривые лёгкие сабли. Металлических доспехов не наблюдаю, скорее куртки из толстой кожи с одинаковыми нашивками. На головах колпаки одного фасона. С армейским контингентом ясно. Но кто тогда оставил след у ручья, где на песке отпечатался мощный протектор? Все аборигены босы, даже командиры. Одни вопросы, без малейших намёков на ответы. День бодро движется к средине, и в тенёчке жарко, а каково бойцам на солнцепёке? Но войска ждут, даже в туалет не бегают.
Неожиданно начинает суетиться комсостав, строя подчинённых. Пёс, доселе спокойно лежащий в ногах, нервничает. Ещё раз осматриваю местность, не находя ничего нового. Появляется ощущение какой- то необычности. Шарик резко поднимает голову и клацает зубами, мгновенно оказавшись на ногах. Теперь вижу и я, так и есть – НЛО, причём в классическом дискообразно-сверкающем исполнении.
Посадка. Тарелка останавливается в полуметре от земли. В овальном боку протаивает отверстие. Гнетущая тишина опускается на лагерь. Возникает ощутимо давящее на уши и перехватывающее дыхание, полнейшее безмолвие. Тоненький визг и последующий рёв тысяч глоток заставляют нас подскочить. Из люка НЛО плавно выплывают, не касаясь земли, десять человек в отливающих серебром одеяниях. Длинные белые волосы спадают на плечи, плотно обтягивающие одежды подчёркивают совершенство фигур. Бабы!
В мозгах щёлкает, словно включается свет. Как Рокки из мультика о Чипе и Дейле, увидевший сыр, ползу к лагерю, не видя ничего. Шарик хватает за ногу и не пускает. Острая боль приводит в чувство.
Ветерок, дуя в нашу сторону, приносит запахи давно не мытых тел. Дрожащей рукой достаю портсигар, в нём три последние сигареты. Одна из них во рту, зажигалка с пробуксовкой, но даёт огонёк. Лёгкое головокружение вызывает давно забытое состояние эйфории. Расслабившись, едва не пропускаю самое главное. Девушки висят с двух сторон тарелки, образуя своеобразный коридор до небольшого возвышения. Раздаются удары барабана, и из люка выплывает ещё одна фигура. Длинное белое платье с короткими рукавами, платиновые волосы, уложенные в замысловатую причёску, заставляют сердце биться в два раза быстрее. Дрожащий от возбуждения бинокль не позволяет разглядеть лицо. Драгоценные камни в поясе, браслетах, искусно вшитые в платье, вплетённые в волосы, при попадании солнечных лучей одевают женщину в радужный наряд.
Гоблины падают ниц и дружно воют здравицу. Сие мероприятие очень напоминает явление Христа народу. Для моей скромной натуры явный перебор. Но этим простым гоблинским парням действие нравится. Богиня на земле и направляется к возвышению. Барабаны убыстряют темп, звучат громче и громче, в ритме начинают проскакивать какие-то металлические звуки. Напряжение нарастает. Даже я чувствую необходимость падения на колени и долбления лбом местной почвы в честь посещения нас, забытых тварей, богиней света и красоты. И только прагматичный ум человека двадцать первого столетия отсылает это чувство так далеко, что, пожалуй, лишь в России вам укажут точную дорогу.
Всему сверхъестественному найдётся логичное объяснение, на Земле йоги и прочие тибетские монахи летают, ну и что? Здесь для не очень продвинутых ребят эти детские чудеса, что творят дамы в белом, божественны. Женщина, подойдя к импровизированной трибуне, поднимает правую руку с длинным полированным кинжалом. Хлопок – валит жирный чёрный дым. Лёгкий ветерок быстро сносит пелену в сторону, открывая вид на готовые, то есть без шкур и копыт, туши десятков быков. Вопли восторга долго не стихают. Шаман с барабаном шустро организовывает костры. Судя по количеству провианта, банкет намечается знатный. Кроме мяса дым оставляет после себя довольно серьёзные ёмкости, что вызывает ещё больший энтузиазм у широких народных масс.
Шаман командует, и солдаты дружно тащат из шатров столы, скамейки, а также кое-какую посуду. Всё расставляется вокруг костров, что очень удобно – бегать далеко не надо. Быков бойко насаживают на вертела, и очень скоро до меня доносится запах жареного мяса. Аромат незнакомых пряностей вызывают обильное слюнотечение, поэтому решаю перекусить, дабы не захлебнуться слюной.
Гомон в лагере нарастает, открываются бочки, и льётся по чашам ароматное вино. Богиня в сопровождении девушек направляется к самому большому шатру. Там почётный караул, стуча похожими на лопаты ладонями себя по «фанере», падает на колени. Эскорт исчезает в шатре, а в лагере начинается шальной гудёж.
Смеркается... Вино у гоблинов льётся рекой. Наношу на лицо грим и, справедливо полагая, что войску сейчас не до одинокого бродяги, иду в разведку. Шарик тоже порывается, но, понюхав кулак, остаётся. Проверяю оружие, особенно засапожник и метательные ножи, в ближнем бою они надёжнее. Пора в лагерь искать ответы на уйму вопросов, возникших в последнее время.
Ползу медленно, опасаясь мин. В памяти оживает случай, когда дружок Володька, идя снимать часового, подорвался. Сам погиб, царство ему небесное, и такой шум поднял, еле сумели ноги унести.
