жалкие людишки? Короче, он попал. Раз попал, будем готовить.
С детства в памяти чёткие инструктажи разделки свиней. Тогда их только ленивые не держали. Батька у меня не любил бить животин. В первые зимние морозы звали дядю Ваню, и он огромным кинжалом прерывал жизненный путь свинок, кабанчиков. Щетину жгли паяльной лампой, распространяя на всю улицу жуткую вонь. Это уж потом приспособились палить газовой горелкой. Вони стало не меньше, но дело шло быстрее. Горячая вода и острый нож. Скоблили обгоревшую щетину буквально до белизны. Если пожарить свежатинки… Ох и люблю это блюдо! Сало, мясо, почки, сердце режутся и жарятся в огромной сковороде. Стреляет в разные стороны раскалённое сало, разбрасывая вместе с каплями умопомрачительный аромат.
Аккуратно и ловко (ещё не пропита сноровка!) разделываю тушу. Степан разжигает огонь, ставит треногу. Первые куски сала летят в неглубокую кастрюлю, постепенно тая и выделяя ароматный жир. Неподалёку обнаруживаю перья травки, похожей на лук. Ничему не удивляясь – так и должно быть, – набрав, чищу и шинкую кольцами. Свежатинка уже плавает в жиру. Луку надо больше, и вместе с напарником режем и режем до верха кастрюльки. Так из ничего получается великолепное сытное блюдо. Эх, ещё граммов двести на нос, и было бы здорово!
Обжигаясь кипящим жиром, выхватываем самые крупные куски из-под носа друг у друга. Дурачимся. Наедаемся горячим надолго. Кто знает, когда доведётся в следующий раз хоть чаю попить? За едой возникает дискуссия о том, куда идти. Предлагаю на юг, Стёпка – на запад. Оживлённо обсуждаем варианты. Приходим к обычному в таких случаях мнению: «Неприятности нас найдут везде». Кидаем жребий – завтра на восток.
Солнце медленно катится к горизонту. Постепенно темнеет, воздух наполняется ароматами ночных трав и становится плотным, словно сметана. Даю распоряжение о ночёвке. Неподалёку журчит ручеёк. Вода чистейшая и вкусная. Степан, наполнив ёмкость, бежит к костерку и успевает вскипятить. Вот и пьём на ночь глядя крепчайший кофе. Это действует не на всех, и два приятеля сваливаются в крепкий, спокойный, счастливый сон. Мне же приходится караулить стоянку.
В ночной тьме поют, заливаясь, птички, нагоняя тоску по дому. Хочется в российские морозы, когда перехватывает дух. Кровь бешено мчится по жилам, неся тепло каждой клеточке. Свежий зимний воздух кружит голову не хуже водки, как она и не плоха в хорошей компании. Снег хрустит под ногами, сигарета недолго греет лицо. Эх, жизнь! Тут же внутренний голос напоминает о ряде эпизодов на бодрящем воздухе, и ностальгия проходит. Лишний я там, а здесь и вообще никому ненужный. Хотя как смотреть: Степан вон уж за отца держит, чуть не в рот глядит. А если человек хоть кому-то небезразличен, живёт не зря. Философствования на тему, зачем, мол, человек живёт, идиотичны по самой постановке вопроса: если живёт, значит, надо. В муках и борьбе, стремясь к совершенству, то взлетает к свету, то падает в чёрные бездны. Живёт! В путешествиях становишься философом, особенно если ты русский человек и сыт до пуза.
В чёрном небе ослепительно-яркие звёзды ложатся в узоры незнакомых созвездий. Комар не жужжит над ухом, ничто не мешает насладиться покоем. Только маленький червячок точит сердце, напоминая, что я совсем не по турпутёвке сюда прибыл и важность миссии не переоценить. Хотя, по большому счёту, это не моё дело. Местная цивилизация крепкая и здоровая, пусть и думает о своём спасении. А я Горынычей выгнал с Руси-планеты, можно вернуться. Просто, не напрягая мозги, ловить рыбу, охотиться. Растить хлеб. Но не таким уродился, всегда больше всех надо. «Если не ты, то кто же» – девиз словно вытатуирован на груди. Родине долг воинский отдал честно. Вроде никому больше не должен. И вступаю с энтузиазмом не в говно, так в партию.
Чего думками травить душу: никуда ты не вернёшься, пока не разгребёшь завал непоняток, преследующих с момента бегства. И не ввязаться в эту схватку за параллельный мир не мог: здесь даже боги молоды, и опыта решения проблем такого масштаба у них нет. Наверняка и не воевали ни разу. Кровь не мешали с чужой в страшной сече за свободу, за родину, в конце концов, за жизнь племени, села. Это всё равно, что детишек детсадовских бросать под танки, а самому сидеть в окопе. Поэтому я здесь, да и враг неподалёку.
Хотя какой к чёрту враг? На украинском языке немцы не пишут! Если кто данный язык и знает, то надо поискать в родословной хохла. Долго мучила надпись на пульте. После всех раздумий становится понятно: хохлов никто в этой галактике остановить не в силах. Умные, начитанные, скуповатые и красивые, шутя стопчут любое сопротивление. Вон даже змеюк, похоже, приручили. Так что разговор предстоит исключительно братский, то есть мат вперемешку с кулаками. Но это наши обычные славянские тёрки.
Глава 33
На востоке первые всполохи зари. Скоро утро. Глаза слипаются сами по себе, и единственное, что успеваю до того как провалиться в сон, – разбудить Степана...
Часа через два внутренний будильник сигналит подъём. Вскакиваю и несколькими немудрёными упражнениями прогоняю остатки сна. Денёк опять на славу. На небе ни облачка. Солнце ласковым теплом наливает силой отдохнувшее тело. Неожиданно прежде прозрачная как слеза вода в ручье заметно краснеет. Растираю воду в ладони и принюхиваюсь – кровь. Как в мультике, Шерхан нарушил водяное перемирие – падла! Тут же автомат взведён и снят с предохранителя. Малой чётко дублирует мои действия и уверенно прикрывает тыл. Наш зверь тянет вверх по течению. Ручеёк берёт начало из родничка в роще. Перебежками двигаемся туда вдоль русла.
Вдалеке слышится топот тысяч ног. Огромное стадо идёт прямо на нас. На принятие решений несколько минут. Да в этом чистом поле и укрыться-то негде. Правда, неподалёку возвышается каменная глыба высотой метра три – есть шанс отсидеться. Огромные уши Шарика живут самостоятельной жизнью, и, судя по жутковатому выражению на его прежде почти милой морде, нам придётся туго.
Не жалея ног несёмся к булыге. С ходу забрасываю паренька наверх и пытаюсь заскочить сам; увы, не получается: дожди и ветер отполировали поверхность камня практически до зеркала. Степан бросает конец автоматного ремня. Цепляюсь и рывком, ломая ногти, взлетаю на небольшой пятачок. Затащить наверх пса – это, скажу вам, целая история. Но, благодаря крепким ремням, нашей смекалке и могучему желанию Шарика жить, операция оканчивается удачно. Меж тем из рощи текут первые шеренги противника. Это свиньи. Стадо с огромными секачами во главе уверенно движется в нашу сторону.
– Егорыч, откуда столько? Никогда не видел ничего подобного.
– Я пас. Есть глупая догадка: может, вчера завалили их вожака, и стадо пришло на разборки?
Роща редеет на глазах. Стоять остаются лишь самые большие деревья. Всё остальное стоптано, спрессовано, загажено. Жаль поляну – такой цветочной феерии можно больше и не увидеть. Живые волны топят округу. Устроившись на камне поудобнее, пытаюсь хоть на глазок прикинуть численность свиней. Впрочем, скоро бросаю это неблагодарное дело. Вожаки добираются до нашего камня, и особо отчаянные пытаются достать неожиданных зрителей. Но тут Шарик, едва не скинув нас с камня, принимает боевую стойку, и его рёв на миг перекрывает шум стада. После этого нет даже попыток заняться нами. Поток животных словно река делится на две части, обтекая скалу, на время приютившую нас.
– Стёп, отполировали камень не дожди с ветром, а пара вот таких стад. Я думаю, мы находимся на пути их постоянных миграций, – слова кричу прямо в ухо: хрюканье и визг глушат всё.
На наших глазах ослабевшее животное спотыкается и уже не поднимается, втоптанное в грязь лавиной сородичей. Несмотря на кажущуюся бесчисленность, конец стада появляется в роще, от которой едва осталось три-четыре дерева; другие, сваленные в беспорядке, образовывают серьёзную полосу препятствий. Последние ряды животных с трудом, гробя ноги, выбираются в поле. Ещё немного, и бойцы свинячьего отряда проходят мимо. В бинокль наблюдаю жутковатую пустоту там, где прошёл этот каток.
Закуриваю сигарету, стараясь перебить вонь. Она ощутима физически и словно туман висит в тёплом воздухе. Дым помогает неважно.
– Ну чё, братцы, пошли, посмотрим целостность неприкосновенного запаса, – смеюсь я.
– Вперёд навстречу опасности! – декларирует малой, шустро сползая вниз.
Тяжело плюхаюсь с высоты и сразу проваливаюсь буквально по колено. Прежде твёрдая, сухая почва теперь превратилась в жидкий навоз, причём очень вонючий. С трудом вытаскиваю ногу: сапог в дерьме и смотрится очень эффектно. Степан бойко направляется к озерку и падает. Теперь его видок – закачаешься, а уж как красив пёс – умереть не встать. Давясь от смеха, делаю серьёзное лицо. Не дай бог, заметят –
