Она уже догадалась, что все это — дело рук кардинала; возможно, он находится сейчас среди них.
— Но тогда он был еще еретиком.
— Откуда мне было знать?
— Почему вы не спросили у него о его вероисповедании?
— Потому что лавочники избили его и он потерял сознание. Не могла же я разговаривать с человеком, впавшим в беспамятство.
— А потом? Когда он пришел в себя?
— Ах, я всего лишь слабая женщина, святой отец. До того ли мне было тогда, когда он истекал кровью на пороге моего дома?
— Вы поступили весьма неосторожно, вы нарушили священный долг истинной христианки, дав приют инаковерцу, а церковь сурово наказывает за такие проступки.
— Однако я свято соблюла одну из заповедей Христовых, которая гласит: «Возлюби ближнего как самого себя и будешь иметь жизнь вечную».
— Но Христос не имел в виду вероотступников.
— Тогда еще не было такого понятия, ваша честь.
— А язычество?
— Для Иисуса все были равны, ибо под словами «ближнего твоего» он имел в виду любого, нуждающегося в помощи.
— Я вижу, вы добрая католичка, дочь моя, однако долг ваш — отвечать на вопросы, а не рассуждать о помыслах и деяниях Иисуса Христа.
— Я слушаю вас, святой отец.
— Вы подвергаетесь суду священной инквизиции за то, что дали приют еретику, не поставив об этом в известность духовную власть, и не оказали помощь его преследователям. От того, насколько полно и искренне вы будете отвечать на другие вопросы, зависит ваше избавление от мук ада и страха перед лишением вечного спасения.
Баронесса опустила голову. Теперь она ясно представляла, какой тупой фанатик сидит перед ней, и догадывалась, что ей уже больше не на что надеяться и бесполезно ждать снисхождения или милости от этих церковников, называющих себя справедливыми судьями.
— Почему вы не выдали его суду святой инквизиции, когда узнали, что он протестант, а значит, еретик?
— Потому что тогда не было войны с гугенотами. К тому же не я одна, весь двор знал о его протестантском вероисповедании, включая и самого короля. Даже его преосвященству кардиналу Лотарингскому сие было известно. Почему бы вам не спросить об этом у него самого?
— Здесь вопросы задает священный трибунал! — сурово оборвал ее иезуит. — И вам не следует в целях собственной же безопасности нарушать течение судебного процесса.
— Но что это за суд? Я хотела бы знать, на каком основании и в чем меня обвиняют, неужто только в этом? Да ведь это смешно!
— Обвинения святой инквизиции не требуют доказательств, ибо они сами по себе доказывают свою обоснованность. Вы называете судопроизводство нашей комиссии смешным? Хорошо, мы запишем это.
— И епископ Лангрский дал знак монаху, исполняющему обязанности писца отметить это в протоколе.
— Далее последовали вопросы о ее причастности к поездке Лесдигьера в Васси с целью предупредить гугенотов о проезде мимо городка католического войска де Гиза. Камилла отрицала возведенное на нее обвинение, и монах отметил в протоколе: «упорствует в пособничестве еретикам». Потом баронессу спросили, что, по ее мнению, заставило Лесдигьера жениться на ней и лишить, таким образом, церковь возможности принять в свои объятия одну из овечек стада Христова? Она ответила, что вышла замуж по любви, ибо после смерти мужа осталась вдовой.
— Любовь не могла вспыхнуть столь внезапно, — возразили ей, — а значит, связь возникла давно, что свидетельствует о нарушении вами уз супружеской верности.
— Она рассмеялась:
— Да разве все придворные дамы хранят верность своим мужьям? Святой отец, видимо, вы никогда не бывали при дворе, и не знаете его нравов. И потом, откуда у вас такая уверенность? Вы что, держали свечу у нашего ложа любви, когда мой бывший муж был в отлучке?
— Смелые слова, которые не могли не взбесить палача. Камилла поняла это по воцарившемуся молчанию и пожалела, что не сдержалась. Нужно было сослаться на деяния Христа, там есть об этом.
— Вы богохульствуете над святой церковью и ее слугами, — ударил по столу иезуит, — а также отрицаете очевидное перед лицом Господа нашего, что вынуждает меня применить к вам дополнительные меры воздействия!
— И монах снова записал: «Упорствует, отрицает…». И вновь вопрос:
— Для чего господину Лесдигьеру нужны были ваши деньги? А ведь именно ради этого он и женился на вас. По нашим сведениям, вы отдали ему восемьсот тысяч ливров. Для какой цели?
— Он собирался восстановить разрушенное поместье своих родителей.
— Мы навели справки и узнали, что никаких восстановительных работ там произведено не было.
— На это требуется время, святой отец, я думаю, за несколько дней не построить новый замок. Собор Богоматери строился почти целое столетие…
— Ложь! Он отдал эти деньги еретикам, восставшим против богоустановленного порядка и римской церкви!
— Об этом спросите у него самого, мне по этому поводу ничего не известно.
Еще с четверть часа продолжался допрос, но Камилла не сказала больше ни слова.
Тогда ее отвели в одну из камер подвала, где ее взору предстали орудия пыток и палач, разжигающий жаровню и поджидающий свою жертву. Камилла затрепетала и поняла, что сейчас начнется самое страшное.
Кардинал, войдя в камеру пыток и поморщившись, повернулся к иезуиту:
— Надлежит согласовать наши действия с королем.
Боюсь, он будет недоволен этими мерами, принятыми по отношению к одной из его придворных дам. К тому же она католичка.
Карл Лотарингский знал, что говорит. Ему живо припомнилась недавняя размолвка с Екатериной Медичи. Ей может не понравиться его самовольство; вызывать гнев королевы он не хотел.
— Еретики не могут быть истреблены, — сказал Баррес, — если останутся безнаказанными их укрыватели и защитники. Что касается светской власти, то мы действуем согласно булле папы Иннокентия IV, разрешившей применение пытки к заблудшим и упорствующим. И коль скоро баронесса признается во всем, то будет обвинена в ереси как жена еретика. В худшем случае ее ждет костер, в лучшем — заключение в монастырь с конфискацией имущества, которое не может быть оставлено мужу, ибо он еретик.
— Да, но ведь он еще на свободе.
— Успокойтесь, ваше преосвященство, мы доберемся и до него, благо теперь он католик, тем легче будет сделать это, ибо он не подозревает о своей участи. Что касается короля, то вряд ли ему захочется обострять отношения с папой, стоит последнему пригрозить отлучением тому, кто не содействует деятельности святой инквизиции. Наша роль сводится к вынесению приговора, светская же помощь в данном случае состоит в организации казни.
— Но вы оперируете понятиями XIII столетия, когда священный трибунал, опираясь на папские буллы, мог действовать подобным образом.
— С тех пор еретиков стало меньше, — возразил иезуит, — ибо требования к искоренению ереси остались прежними и по сей день, а прав комиссии по расследованию или священного трибунала никто не умалял. Каковыми они были в XIII веке, таковыми останутся и в дальнейшем, хвала Господу нашему.
Кардинал замолчал. Теперь он был спокоен, зная, что в случае недовольства короля его гнев падет на голову инквизитора, а не на его собственную. И поскольку Баррес в данном случае обладал большей
