же как и ваша миссия, с треском провалились бы в преисподнюю. Но, — с улыбкой добавил он после недолгого молчания, — этого не произойдет по той простой причине, что шевалье Лесдигьер, насколько мне представляется, никогда не решится на это.
— Быть может… устранить и его? — робко предложил Д'Эпинак.
— Этого не стоит делать по трем причинам, — ответил епископ. — Первая: вы рискуете при этом не только жизнями ваших головорезов, но и своей собственной. Или вы забыли, что его называют первой шпагой Парижа и одной из лучших шпаг Франции?
— Но есть другие способы…
— Второе. Покусившись на жизнь этого дворянина, вы навлечете не только на свою, но и на мою голову гнев вдовствующей королевы, которая весьма благоволит этому молодому человеку, так же как и король, ее сын, и конечно же узнает, чьих это рук дело. Мне не хотелось бы вызвать в свой адрес неудовольствие Екатерины Медичи, то же советую и вам, а поскольку она к тому же дружна с Пием V, то, надо полагать, и с этой стороны нас с вами по головке не погладят; мало того, наши с вами шапочки скатятся с наших голов… а может, и сами головы.
— Святой боже!
— И третье. Кому как не господину Лесдигьеру защищать баронессу от непрошенных любовников, тем паче женихов, в числе которых может оказаться, конечно же, католик? Вы понимаете меня? Я возвращаюсь к разговору о замужестве.
— Я понимаю вас, монсиньор.
— Я рад, что мне не пришлось вам долго объяснять. — Епископ протянул руку к двери. — Ступайте, Д'Эпинак, и да будет с вами Бог! — и он очертил в воздухе крест.
Аббат слегка поклонился и вышел.
Во исполнение планов епископа аббат Д'Эпинак тут же начал атаку в указанном направлении. Прошло еще несколько дней, и безутешная племянница, при жизни своего дяди боготворившая его, неожиданно получила известие о внезапной смерти мужа, которого она если и не любила, то уважала и почитала не только как законного супруга, но и как человека, представлявшего собою новый тип людей — банкиров, предпринимателей и торгашей. Ибо как женщина умная, она понимала, что старина с ее обычаями, традициями и нормами морали уже отступала на второй план, а на смену ей приходил новый строй и новый человек.
Такие понятия, как честь, доблесть, рыцарство и благородство, безвозвратно канули в прошлое, их место занимали личные деловые качества, предпринимательская хватка, труд в поте лица, добывание денег любыми путями, включая торговлю и бизнес. Последним рыцарем Франции был Генрих II, и свидетелем этого смертельного поединка был древний памятник архитектуры, мрачный осколок старины — Турнельский замок. Год тому назад Екатерина Медичи, повинуясь ветру перемен, приказала снести этот дворец и вычеркнуть таким образом воспоминание о последнем кровавом турнире и последнем рыцаре.
Человеком нового времени и являлся муж баронессы, но именно он и пострадал в числе первых от поповского мракобесия, тянущего страну назад, в пучину темноты и невежества.
Теперь несчастная вдова совсем пала духом, и в это самое время перед ней возник некий аббат из монастыря Нотр-Дам, который вкрадчивым голосом принялся уговаривать ее стать невестой Христовой. Если мысль эта недели две тому назад показалась бы ей ужасающей и отвратительной по своей сущности, то сейчас, убитая двойным горем, она вначале слабо сопротивлялась, а потом и вовсе сдалась на увещевания аббата. Д'Эпинак удовлетворенно потирал руки: через несколько дней баронесса де Савуази должна была принять постриг и монашеский сан в одном из женских монастырей под именем сестры Руперты, но… тут вмешался Лесдигьер.
Она рассказала ему обо всем накануне отречения, и он буквально вырвал ее из лап Церкви, понимая, что они хотят заживо похоронить баронессу в стенах монастыря. Тогда же он догадался и о том, для чего это было нужно аббату. И Лесдигьер принял единственное правильное решение, которое, кстати, подсказал друг Шомберг. Он женился на Камилле де Савуази, а поскольку для этого требовалось переменить веру, то он сделал и этот шаг, оставив с носом епископа и аббата, затаивших с тех пор на него злобу.
Зато Камилла о большем счастье не могла и мечтать. Мало того, что она оказалась нежно любящей и преданной супругой, а еще подарила мужу больше полумиллиона ливров золотом, которые он тут же отдал адмиралу и принцу для найма немецких рейтаров и для покупки мушкетов и пушек. Узнав об этом, баронесса слегка пожурила любимого, но на следующее утро пообещала дать ему еще столько, сколько он попросит.
Что же касается епископа Ле Мана, то и ему не повезло. В своих стяжаниях он совсем упустил из виду, что дарственная на замки и земли составлялась, как правило, обычно в двух экземплярах: один находился у нового хозяина, другой попадал в королевский архив. По просьбе Лесдигьера (и совету старого коннетабля) король отдал приказание разыскать сей документ, и тот после долгих поисков был извлечен на свет божий из пыли времени, из тьмы веков.
Глава 3
Вести из Парижа
Поздно вечером в замок, где остановились Екатерина и Карл после инспектирования пикардийских крепостей, прискакал гонец на взмыленной лошади и потребовал немедленно провести его к королю. Его ввели в апартаменты королевы — пыльного, усталого, с возбужденными глазами и пересохшими губами.
Карл сидел в кресле и, скрестив руки, нахмурясь, глядел на вошедшего. Королева-мать стояла справа от кресла, взгляд ее выражал крайнее удивление: что надо этому человеку здесь, в такое время?
— Откуда вы, сударь, и кто вы? — коротко спросил король.
— Из Парижа, сир, меня зовут Гаспар де Шомберг, — склонив голову, ответил гонец.
— Ваше имя как будто мне знакомо. Где я мог слышать его?
— Не знаю, сир, но думаю, на балу в Турнельском замке в прошлом году.
Король несколько раз кивнул:
— М-м, да-да, кажется, припоминаю. Друг мсье Лесдигьера?
— Вы не ошиблись, сир.
— М-да, так чего же вы хотите, господин де Шомберг? Чего ради вы примчались сюда сломя голову, да еще в такой поздний час? Кажется, скоро одиннадцать. Вас кто-нибудь послал?
— Меня послал коннетабль.
Теперь роли переменились. Чело Карла разгладилось, тревога исчезла, кажется, он даже украдкой зевнул.
Королева-мать, напротив, нахмурилась. Кровь отлила от лица. Она поняла, что гонец привез чрезвычайно важное известие, иначе он не выглядел бы таким возбужденным. Не сводя с него глаз, она сделала шаг вперед:
— Говорите, сударь! Что случилось в Париже?
И Шомберг ответил:
— Войско гугенотов во главе с принцем Конде и адмиралом Колиньи направляется сюда.
Она даже не успела испугаться, только быстро спросила:
— Зачем?
— Чтобы захватить в плен короля и его мать.
У нее упало сердце. Екатерина зашаталась, все поплыло перед глазами. Свободной рукой она ухватилась за спинку кресла, в котором сидел ее сын.
— Матушка, да что же это такое! — вскричал Карл и вскочил. — Ведь мы заключили мир! Зачем они идут сюда? Что им надо?
Она не могла ему ответить, потому что комната в ее глазах вдруг стала переворачиваться вверх
