— Стоит ли верить этим двум шлюхам? — возразил Ла Ну. — Быть может, все же они прячутся где-то в замке?
Стали возвращаться один за другим посланные на розыски. Никто ничего не нашел. Никаких следов. В дверях показался Бельевр.
— Ну? — спросил его Конде. — Что обнаружилось в ходе осмотра?
— Монсиньор, во дворе и в помещениях нет ни одного солдата, ни одной лошади нигде, только запряжные. Королевская карета пуста, в остальных фрейлины. Мы напрасно теряем время; тех, кого мы ищем, здесь нет.
— Фрейлины признались, что король покинул замок два часа тому назад.
— Не вижу смысла не верить этому, монсиньор.
— Принц, если мы сейчас же бросимся в погоню, мы сможем настичь беглецов, — предложил Ларошфуко. — Скорость их передвижения в ночи невелика. Мы сразу же узнаем их по факелам, если они не догадаются их не зажигать.
— А вы знаете направление? — спросил Ла Ну.
Конде поднялся и решительно объявил:
— В сторону Парижа, у них нет выбора — только под защиту его стен и войск коннетабля и кардинала.
— Но в Париж они не попадут, — напомнил Ларошфуко. — Вокруг города повсюду расставлены наши пикеты, а с северо-востока подступы охраняются пятью сотнями всадников под командой Д'Андело.
— Значит, — произнес Конде, — королева остановится в ближайшем к Парижу замке и будет ждать подкрепления.
— Верно, монсиньор, а ближайший к Парижу замок — Мо!
— Браво, Ларошфуко! На коней, господа! Мы осадим Мо и силой возьмем то, что нам нужно!
И все войско гугенотов, освещая факелами путь, бросилось в погоню.
Глава 4
Погоня
Но королева предвидела такой оборот дела и, едва они с сыном прибыли в Мо, послала в ближайшую крепость Шато-Тьерри за подкреплением.
Шел уже второй час ночи, когда отряд швейцарцев в стальных доспехах численностью в пятьсот человек прибыл из Шато-Тьерри под стены Мо. Екатерина и тут не стала терять времени. Подумав о том, что грохот колес экипажа и сам вид кареты (хотя она была без герба, в ней они покинули замок) точно укажут преследователям их цель, королева с сыном пешком, в чем были, в окружении целого леса пик швейцарцев молча, без единого факела, по темной дороге бросились бежать к Парижу. Буквально бежать, задыхаясь, глотая пыль, ничего не видя перед собой. Только бряцание оружия в глухой ночи выдавало их и говорило о том, что здесь идет войско численностью около восьмисот человек.
Неожиданно, как снег на голову, на беглецов налетела протестантская конница. Это был передовой отряд численностью в сто рейтар. Швейцарцы, ощетинившиеся копьями, и всадники, мигом взобравшиеся на коней, быстро разметали конницу неприятеля, и она, понеся некоторые потери, отступила в сторону Парижа. Прошло еще с четверть часа, и налет повторился; теперь рейтаров было около двух сотен, и с ними пришлось повозиться дольше.
И тут Екатерина догадалась изменить маршрут. Противник наверняка знает, что она двигается по направлению к Тампльским воротам, именно там ее с сыном и может ждать самый многочисленный отряд врагов. И она приказала свернуть на проселочную дорогу, шедшую обходным путем на расстоянии около десяти лье от стен Парижа. Этот путь вел к воротам Сент-Антуан. Зная, что гугеноты не располагают столь значительными силами, чтобы у каждого из ворот выставить пикеты по тысяче всадников, она рассчитывала еще и на солдат коннетабля, как всегда охранявших Сент-Антуанские ворота бдительнее, нежели другие. Они помогли бы ей в случае стычки с гугенотами у самых ворот.
Таков был ее план, и не было у нее времени придумывать другой. И она дала сигнал к началу действий.
Двести пятьдесят человек вскочили на лошадей, своих и трофейных, и помчались обходным маневром в сторону Сены. В середине отряда — королева-мать, рядом — ее сын. Копьеносцы, следуя быстрым маршем, должны были прикрывать их с тыла. Это был последний козырь Екатерины. И он оправдал ее надежды.
Заметив вдалеке башни Бастилии, уже вдыхая, относимый к ним сильным ветром, запах копоти от факелов, горевших вокруг ворот Сент-Антуан, запах, роднее и милее которого теперь не было для Екатерины ничего на свете, она услышала позади многочисленный торопливый топот копыт лошадей и воинствующие крики. Она обернулась на всем скаку: протестантская конница, ярко освещенная факелами, догоняла их.
Ее маленький отряд заметил преследователей, и когда до ворот оставалось чуть менее четверти лье, две сотни всадников развернулись и, выставив вперед копья и шпаги, грудью встретили протестантскую конницу.
А Екатерина с сыном и пятидесятью оставшихся с ними всадников вихрем влетели в ворота и помчались по улице вниз. У дворца коннетабля Екатерина соскочила с лошади, как полоумная бросилась вперед, увидев Анна Монморанси, торопившегося к ней, и упала к нему на грудь, вся дрожа от пережитого страха. Сжимая в объятиях королеву, старый коннетабль слышал ее частое, глубокое дыхание. Придворные, окружив их со всех сторон, чуяли за всем этим вновь наступившее бедствие и молчали, нахмурясь и опустив головы.
Это было 28 сентября 1567 года.
Время — четыре часа утра.
Видя провал операции по захвату короля, Конде отвел отряды на север, и они расположились лагерем в Сен-Дени. В течение нескольких дней к ним со всех сторон подходило подкрепление, которое Ла Ну привел из-под Орлеана, а Ларошфуко из Бретани. Кроме этого местные дворяне-гугеноты, узнав о предстоящей войне, побросав свои поместья, спешили в Сен-Дени на помощь принцу и адмиралу. Таким образом, в мерных числах октября у гугенотов была армия в три тысячи солдат и более двух тысяч всадников. Еще через несколько дней герцог де Лонгвилль привел с юга двести аркебузиров и пятьсот конников, мобилизованных им из рейтар и народного ополчения Сентонжа и Пуату.
Монморанси в стенах Парижа располагал пятнадцатью тысячами пеших солдат и семью тысячами всадников. К концу октября это число еще более увеличилось, сюда же подключилось и городское ополчение.
Тучи сгущались. Вот-вот должна была произойти схватка, но никто не решался начать первым. Коннетабль чего-то ждал, располагая значительно большими силами.
А город шумел, словно растревоженный улей. Повсюду — на улицах, перекрестках и площадях парижане бранили гугенотов, призывая на их головы все мыслимые кары и проклятия. Вновь бесновались со своих кафедр монахи, призывая паству встать на защиту святой веры христовой и оградить город от безбожников, посмевших идти против церкви, своего короля и законов божьих. Была объявлена всеобщая мобилизация, горожане вооружались, создавались отряды народной милиции, готовые помогать солдатам при штурме неприятелем городских стен.
Нетрудно представить, как чувствовали себя при этом протестанты, жившие в самом городе. Мирные и не имевшие никакого отношения к мятежу, они были как на раскаленных угольях, видя направленные на них отовсюду враждебные взгляды католиков и не без оснований опасаясь за свои жизни, стоило лишь кому-либо бросить клич к их избиению.
Три дня тому назад Екатерина позвала к себе коннетабля. Тут же присутствовал и король.
— Монморанси, я думаю, вы понимаете, что столкновение двух лагерей неизбежно.
— Мадам, об этом уже повсюду говорят в открытую.
— Каково ваше настроение в связи с этим?
