Карл был уже взрослым и начал понимать свою значимость и как мужчина, и как правитель. Ему надоела постоянная опека матери. Он мечтал о славе полководца, и это было следствием его ревности к брату Анжу, уже ставшему главой католиков; их мать выказывала явное предпочтение Генриху, а Карла попросту считала марионеткой и с каждым днем все сильнее давила на него авторитетом. Этому пора положить конец, считал Карл. Перед ним был яркий пример — дед Франциск I. В его возрасте он уже прославился, одержав блестящую победу в битве при Мариньяно[4]. Теперь настал его черед! Внук будет достойным деда. Колиньи — вот кто поможет избавиться от опеки матери, почувствовать себя настоящим государем и добыть военную славу!
Все это он понял сейчас, когда адмирал открыл ему глаза на действительное положение вещей. А Колиньи, почуяв влияние на короля, принялся претворять в жизнь свой план, с которым носился уже второй год. Этот политик и государственный муж уже давно начал свою деятельность в сфере покорения народов американского континента и приобщения их к идеям Реформации, отослав в 1555 году в Бразилию маршала де Виллеганьона, спустя семь лет — Жана Рибо во Флориду, а еще два года спустя отправил в Америку эскадру под началом графа де Лодоньера. Он мечтал колонизировать Америку и дружил с турками, в которых видел союзников в борьбе против Испании. Ныне он доказывал королю необходимость вмешательства в борьбу Нидерландов против испанского владычества, убеждая сто, что сии действия будут предприняты французским правительством исключительно в интересах внутреннего мира в королевстве. При этом сказал знаменитую фразу, вошедшую и хроники того времени: «Таков уж характер французов. Если дать им в руки оружие, они не выпустят его до тех пор, пока не обратят его на внешнего врага. Если это не удается, они поворачивают его друг против друга». Эти двое устраивали один другого: оба хотели воевать; один — чтобы утвердиться и заявить о себе как о полководце и полноправном властелине, другой — желая расширить границы французского королевства, увеличив при этом число сторонников Реформации.
Но Колиньи не сам дошел до этого. Ему подсказал Нассау, а того навел на эту мысль великий герцог Тосканский Козимо Медичи. Испугавшись, что под знаменами Христианской Лиги, созданной Испанией, Святым престолом и Венецией, Филипп II однажды вознамерится прибрать к рукам Флоренцию, Козимо и посоветовал Людвигу Нассау обратить внимание адмирала Колиньи на Нидерланды и предложить план вторжения Карлу IX. Филиппу тогда уже будет не до Флоренции.
Христианнейший государь, ставший после битвы при Лепанто настоящим хозяином Средиземного моря, вместо того чтобы воспользоваться потерей Франции союза с турками, и начать открытую борьбу против еретиков, в это время с напряженным вниманием следил за событиями в Лондоне. Там провалился заговор Марии Стюарт против Елизаветы. Во Францию прибыл посол сэр Томас Смит, который привез французскому королю предложение о брачном союзе герцога Алансонского с королевой-протестанткой и об образовании некоей коалиции, которая противостояла бы Христианской Лиге и включала в себя такие страны, как Англия, Франция и Германия; сюда же должны были примкнуть фламандские гёзы.
К этому времени политика Альбы в испанских Нидерландах была весьма недвусмысленной. Но уничтожить обычаи и свободу у такого народа, как фламандцы — дело непростое. Он поставил перед собой эту цель, и адмирал решил, что отныне его задача — нарушить планы герцога, губительные для этого свободолюбивого народа.
Альба попытался ввести свои системы налогообложения фламандцев — и чего же добился? Только того, что получил отпор в виде восстания. Так появились морские гёзы, или «нищие», как они себя называли. Одним словом, недовольные тиранией и жестоким правлением Альбы становились обыкновенными морскими пиратами. В это братство входили не только моряки и портовые рабочие, но и безработные из числа тех, что покинули фабрики и предприятия, закрывшиеся после введения и ужесточения налога.
Возникла опасность торговли Англии с Нидерландами, ибо гёзы взяли в свои руки все морские пути, отрезав торговые сообщения с Испанией, суда которой они безжалостно топили. Альба попытался наладить переговоры с Англией, но совсем недавно Елизавета выслала прочь из страны испанского посла за участие в заговоре против нее и просьбу оставила без внимания. И все же плачевное состояние английской торговли, а также невозможность собственным корсарам грабить испанские суда и приносить, таким образом, деньги в государственную казну вынудили ее в марте 1572 года приказать флоту принца Оранского[5] покинуть английские порты, которые она любезно ему предоставила.
Гёзы двинулись в Голландию, подошли к острову Фоорн и с ходу завладели портом Бриль. Это и послужило сигналом для бунтовщиков к всеобщему восстанию.
Пятого апреля, буквально через несколько дней после взятия Бриля, городские власти Флиссингена открыли гёзам ворота. Следом их пустила к себе Зеландия.
Ряды гёзов значительно пополнились, и они разбили испанцев на островах в устьях Рейна и Шельды, а также захватили испанский арсенал, располагавшийся в Веере. Города один за другим переходили на сторону гёзов, и вскоре весь север Нидерландов, включая сюда Фрисландию и Гронинген, запылал в огне восстания. В руках испанцев, изгнанных с северных провинций и островов, остался один Амстердам.
К этому времени адмиралу Колиньи удалось убедить Карла IX и том, что испанский король является подлинным врагом Франции, начиная еще с правления Карла VIII, и что бить его надо в Нидерландах, а посему он должен оказать помощь восставшим гёзам и заключить союз с Елизаветой против Филиппа II.
Карл выразил сомнение, но тут пришло известие из Брюсселя, что фламандский народ не будет ничего иметь против присоединения его к Франции. Колиньи обрадовался, как ребенок, которому говорят, что заветная игрушка, обладать которой он мечтал столько времени, наконец-то станет его собственностью, и поспешил к королю, где сразу же начал развивать идеи по покорению наиболее значительных городов; при этом он добавил, что не следует обременять народ, уставший сверх меры от засилья и произвола военных отрядов испанцев, расположением в этих городах чересчур больших гарнизонов. Испанцев должно изгнать раз и навсегда, страна вновь хочет стать свободной, и когда французский король поможет, она охотно протянет руку дружбы и отдастся под его покровительство.
Получив это известие от посла в Брюсселе и выслушав адмирала, Карл IX немедленно решил начать войну и послал и Нидерланды Людвига Нассау и Ла Ну с войском протестантов без всякой надежды на помощь англичан, которые к тому времени пришли к соглашению о торговле с Фландрией. Пройдя победным маршем по Генегау, протестанты с ходу взяли Валансьен и Монс и укрепились там, получая помощь от городской буржуазии.
Альба смотрел сквозь пальцы на восстание северных провинций и, посчитав, что важнее устранить мятеж в Генегау, всеми силами двинулся на Монс. На помощь брату Нассау направился на Брабант через Брюссель принц Вильгельм Оранский. Но население отнеслось к нему с прохладой, ибо его войско, плохо организованное и еще хуже оплачиваемое, состоявшее к тому же из наемников разных стран, занималось откровенным грабежом и оставляло за собой опустошенные города, поля и деревни. Справедливо решив, что Оранский не найдет поддержки у населения и войско его мало-помалу разбежится, Альба не стал навязывать ему сражения, зато продолжал упорно осаждать Монс и Валансьен.
Все случилось так, как он и предполагал. Оранский вернулся в Германию, где распустил остатки войска, а сам, получив приглашение от буржуазии Голландии и Зеландии, отправился туда. Едва прибыв, он был провозглашен наместником сразу четырех северных провинций Нидерландов. А Альба тем временем выбил гугенотов из Монса и Валансьена, заставив Нассау и Ла Ну с жалкими остатками войска вернуться во Францию.
Но… тут я вынужден просить прощения у читателя, потому что увлекся и забежал далеко вперед.
Едва брачный контракт был подписан, как мадам Екатерина начала претворять в жизнь свой коварный план. Ее первая статс-дама Николь де Лимейль, сестра небезызвестной нам Изабеллы, была немало удивлена, когда однажды Екатерина вызвала ее к себе и сказала:
— Что думаешь ты о королеве Наваррской как о женщине? Николь подумала немного, прежде чем дать точный ответ.
— Строга, чопорна, надменна, горда… Настоящее чудовище, а не свекровь для вашей Марго.
