— Белошвейка?! Так-то ты называешь подарок, достойный руки королевы?
— Он достоин только огня, которому все равно, что сожрать.
И он протянул руку к очагу, в котором, несмотря на начало июня, лениво потрескивали дрова. Угадав его намерение, Жанна бросилась, собираясь отобрать перчатки, но Лесдигьер оказался проворнее, и бросил подарок Екатерины в огонь.
Пламя сначала резво, словно тоже боясь быть отравленным, раздалось в стороны, с готовностью предоставляя место для неожиданных гостей, потом с любопытством лизнуло перчатки, будто желая поближе познакомиться с будущей жертвой, и они сразу же покоробились и зашипели, возмущенные таким неподобающим обхождением. Но огонь, узрев, наконец, пищу и не собираясь либеральничать. Словно палач охватил их со всех сторон, и они исчезли в его объятиях, горя фиолетовым пламенем.
— Что ты наделал! — воскликнула Жанна. — Ведь других у меня нет! Ты что, с ума сошел?
— Ах, что же я натворил? — сокрушенно покачал головой Лесдигьер. — Они и в самом деле были такими красивыми, а уж как они смотрелись бы на твоих руках…
Она бросилась на него с кулаками, но он крепко обнял ее и закрыл ей рот, готовый разразиться проклятиями, сладким поцелуем.
Что я скажу теперь королеве-матери? — спросила Жанна, когда поцелуй закончился. — Ведь она наверняка спросит про подарок.
— Скажешь, что перчатки тебе очень нравятся и как нельзя лучше гармонируют с твоим нарядом.
— Ты издеваешься? Быть может, прикажешь достать их из огня?
— Можно сделать и так, — проговорил Лесдигьер и, живо представив себе эту сцену, не мог не улыбнуться. — Но лучше все же показать королеве-матери, как изящно сидят эти перчатки на твоих пальчиках.
Жанна не могла сказать в ответ ни слова, только ошарашено смотрела на возлюбленного, полуоткрыв рот от удивления. Лесдигьер рассмеялся и окончательно поверг ее в состояние полной отрешенности от всего происходящего, когда неожиданно сказал:
— Бал еще не успеет начаться, как на твоих руках будут точно такие же перчатки, как и эти. На мой взгляд, даже краше.
И прибавил немного погодя:
— Когда-нибудь, когда твоя болезнь окончательно отступит и мы будем далеко отсюда, я объясню тебе, что произошло, а пока зови камеристок и не задавай никаких вопросов.
Жанна только вздохнула и покачала головой, но все же улыбнулась, склонив голову набок и разглядывая его. Это и послужило Лесдигьеру знаком прощения.
У входа в Ратушу к Лесдигьеру подошел человек и незаметно вложил в руку маленький сверток, источавший тонкий аромат самых лучших флорентийских духов. Через минуту на руках королевы Наваррской красовались такие же прекрасные перчатки, как и те, что полчаса назад ярким фиолетовым пламенем сгорели в огне.
Глава 3
Второе предназначение экстракта для заживления ран
Как и предполагала Жанна, бал продлился почти до рассвета. Было много выходов; танцевали, разбившись парами, менуэт, котильон, павану и куранту[9]. Первыми шли, как и подобает, король с супругой, за ними его братья, герцоги, графы, маршалы и капитаны. Не отставали и послы: итальянский, испанский и английский. Лучшей танцевальной парой была признана королевская, за ней шли Маргарита Валуа и юный принц Конде. В перерывах между танцами придворное общество потешалось над комическими номерами балаганных шутов, слушало пение и стихи; потом усаживалось за столы, обильно заставленные яствами и питьем, и веселилось вовсю, рассказывая всевозможные анекдоты как из повседневной жизни, так, не обходя вниманием и деяния древних, в число которых попали, конечно же, Калигула, Нерон, Цезарь и другие.
Жанна почти не притрагивалась к еде и питью, но не потому, что боялась быть отравленной: она знала, что ей это не грозит, поскольку она регулярно принимала в небольших дозах яд, который заставлял ее пить Лесдигьер. Она чувствовала себя не совсем здоровой, и это лишало ее и аппетита, и бодрого настроения. Танцевала она тоже мало, поскольку временами чувствовала, как начинает кружиться голова и становится трудно дышать. В эти минуты она бледнела и, виновато улыбаясь, брала Лесдигьера под руку и уходила с ним в сторону. Неожиданный приступ вскоре проходил, румянец возвращался на щеки, и она, озорно улыбаясь, вновь поз вращалась к танцующим парам и шла по кругу, держа за руку то Лесдигьера, то Шомберга, то одного из сыновей Екатерины Медичи. Но проходило какое-то время, и ей опять становилось дурно: ее начинало тошнить, глаза заволакивал пелесой пеленой странный туман, она чувствовала сильную слабость и едва не падала на пол, если бы Лесдигьер и Шомберг, всегда находившиеся рядом, не поддерживали под руки и не уводили к лестничному маршу, где воздух был свежее. Ее личный врач, находившийся поблизости, высказал опасение за здоровье и посоветовал как можно скорее вернуться домой и лечь в постель. Но она только кивала в ответ и уверяла, что сейчас все пройдет и нет причин волноваться, просто стало душно и она немного устала.
Екатерина, не сводившая глаз с политической соперницы, все хорошо видела, и зловещая улыбка искажала лицо всякий раз, когда Жанна, опираясь на руки придворных, выходила из круга танцующих. Ей знакомы симптомы внезапного удушья, и она с торжеством глядела на бледное лицо королевы Наваррской, в частности, на ее руки, облаченные в великолепные розовые перчатки. Сама она почти не танцевала, было не до этого. Сегодняшний день стал началом триумфа, о результатах которого она впоследствии доложит его святейшеству Григорию XIII.
С первыми проблесками рассвета Жанне стало настолько плохо, что она уже еле стояла на ногах. Врач ужаснулся, найдя у нее высокую температуру и учащенное сердцебиение. Дышала она неглубоко и часто, легкие плохо справлялись. Решено было немедленно везти ее домой, как вдруг по лицу мгновенно разлилась смертельная бледность, она пошатнулась и без сознания упала на руки Лесдигьера.
Бал сразу же прекратили, и гугеноты толпой бросились к Жанне Д'Альбре.
— Что с королевой? Что случилось? — слышалось отовсюду. — Ответит нам кто-нибудь? Скажите вы, Лесдигьер!
— Королеве внезапно стало плохо, — громко объявил Лесдигьер. — У нее сильный жар, лицо все горит!
На мгновение воцарилась тишина. Все молча, глядели, как Лесдигьер нес на руках Жанну к выходу из Ратуши, где ждали носилки и конные экипажи. И вдруг в толпе гугенотов кто-то крикнул:
— Нашу королеву отравили! Ей подсыпали яд в питье!
— Отравили!.. Отравили!.. — то тихо, то громко послышалось со всех сторон.
В это время сквозь толпу пробились король и его мать, за ними герцог Анжуйский и некоторые придворные.
— Кто здесь говорит об отравлении? — огляделась кругом Екатерина, и голоса утихли, остались только гневные взгляды. — Королева Наваррская, вероятно, здорово простудилась, на улице прохладно, ветер, а она всегда так легко одевается… Что скажете вы, доктор? — обратилась она к врачу, который все еще был здесь.
— Судя по симптомам, я подозреваю сильное воспаление легких. Быстрое повышение температуры, общая слабость, потеря сознания.
— Вот видите! — воскликнула королева. — Она просто больна. Но ее будут лечить лучшие придворные врачи, и оснований для беспокойства меньше, чем вы думаете. Пройдет несколько дней, и королева Наваррская вновь будет здорова.
Но их уже не успокоить. Гугеноты выбежали из Ратуши и помчались к дому Конде.
— Какая трогательная забота о своей госпоже! — посмотрела им вслед Екатерина. — Мои бы за
