— Может быть, вы поможете сестре, уделите ей…
— Ну уж нет! — девушка торжествующе усмехнулась. — Я через два месяца замуж выхожу. И уеду из этого бардака к чертовой матери!.. Так вы посоветуете чего? Я матери передам. Она знает, что мы к вам пошли…
— Значит, так, — я старалась говорить как можно более понятно и не терять надежды. Если эта счастливая невеста на исходе своей жизни в родительском доме притащила ко мне сестренку, значит, она все же заинтересована в ее судьбе. И в мирном сосуществовании родственников, конечно.
— Сына и братика у вас в семье не случилось. Но у вас случилась Света. А у нее — талант. И — редкий, поверьте, я видела тысячи детских рисунков, и никогда ничего подобного… Признайте ее. Признайте ее уникальность и нужность вашей семье. Возможно, она прославит вашу фамилию. Но для этого ее нужно осторожно растить. Не приставайте к ней. Давайте ей возможность уединиться — хоть в ванной, хоть за ширмой, хоть под столом.
— Да, да, она как раз любит под обеденный стол прятаться, — поддакнула сестра. — Мы ее оттуда шваброй гоняем.
— Как только она немного подрастет, — продолжала я, — обеспечьте ей возможность учиться рисованию. А сейчас — много хорошей бумаги, разных карандашей и мелков…
Ч-черт побери! — думала я. — Откуда мне знать, как правильно развивать художественные таланты! С другой стороны — а кто это наверняка знает? В голове вертелась мысль: из Светы вполне могла бы получиться вторая Надя Рушева, но я, не будучи мистиком, все-таки, на всякий случай, эту мысль старательно отгоняла (талантливая девочка-художница Надя Рушева, которой, надо сказать, создавали для творчества все условия, трагически рано умерла).
— И еще — читайте ей вслух сказки и книжки, ей надо откуда-то брать сюжеты для рисунков. Водите ее гулять в парк во все времена года…
— Да, да, это вы правы, — опять кивнула старшая сестра. — Она любит книжки слушать. Я ей тут как-то для смеха читала «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», Гуле в школе задали, так она потом даже сапоги мне почистила и Гуле, чтоб мы ей до конца прочли…
Да поможет им Аллах! — вполне непоследовательно для атеистки подумала я и спросила вслух:
— Света, ты подаришь мне эти рисунки?
— Забирайте, — буркнула Света. — Мне не жалко. Я себе еще нарисую.
И тихонько припрятала в кармашек осколок воскового мелка, который ей особенно понравился. Я не препятствовала. Должна же я была хоть как-то поспособствовать развитию таланта…
Глава 18
Доктор, вы были правы!
Родители говорили обыкновенные вещи. Я изображала вежливое внимание. Фактически с любой точки я могла начать говорить за них.
Поздно приходит домой. Врет про школьные отметки и вообще… Пачка сигарет в кармане — говорит, что приятеля. Банка джин-тоника — выяснено после тщательных обнюхиваний и долгого скандала. Четыре года занимался в лыжной секции — бросил. Грубит. Не знакомит с новыми друзьями. Школа: ну, разумеется — способный, но ленивый. Прежде учился лучше, теперь ничего не хочет, приходит домой и сразу — к телевизору, уроков никогда не задано. Что будет дальше — непонятно, пора подумать о профессии…
Почему-то у меня возникло ощущение, что родители рассказывают обо всем этом с удовольствием. На два голоса, передавая инициативу, чуть ли не попадая в ритм. Бред, не может быть! — оборвала я себя и заставила вслушаться внимательнее.
Из оригинального: начал играть на какой-то дудке (что за дудка, флейта?), рисует на компьютере каких-то страхолюдов, потом распечатывает.
— Так мальчик склонен к искусствам?
— Нет, нет, что вы! У него никакого слуха нет и не было никогда, и художественных способностей гоже. В детском саду его всегда в задний ряд хора ставили, а рисунки никогда на выставку не вешали. А после — и вовсе никаких упоминаний об «искусствах». Вот, лыжная секция, мы же говорили…
— Но, может быть, теперь способности прорезались? Знаете, в переходном возрасте бывает…
— Так мы же, доктор, слышим все это и видим. Увы! Ничего не прорезалось… Лучше бы об учебе подумал. Экзамены же в этом году! Посоветуйте, есть ли какой-то способ…
— Способ — для чего?
— Ну… — родители явно замешкались. — Чтобы его заставить… Чтобы он перестал… Чтобы он начал…
То есть они хотели, чтобы их сын перестал быть подростком, легко перевела я. Но хотели ли? Что-то меня все же смущало…
— Ладно, — вздохнула я. — Сколько лет Косте?
— В следующем месяце будет пятнадцать.
— Сам он, разумеется, ко мне не пойдет. Так вы его приведите…
Костя оказался высоким тонкокостным большеглазым мальчиком, которому я не дала бы его пятнадцати лет.
— Что за дудка? — спросила я, — на которой ты играешь?
— Это флейта, — ответил Костя. — Я, понимаете, эльф.
— Это точно, — согласилась я. — Ты — эльф. А страхолюды на твоих рисунках кто — орки? Еще кто- то?
— Ну, там много разных, — в голосе Кости слышалась снисходительность: мол, вы все равно не поймете.
— А мама с папой? Они не понимают?
— Не в этом дело. — У Кости были очень взрослые глаза. Как у настоящего эльфа. — Я ж ничего такого не делаю. Они ругаются со мной, чтобы…
— Чтобы не ругаться между собой?
— Нет. Чтобы было чем заняться после работы.
— Ты не преувеличиваешь?
— Нет, вы же не знаете…
— А мне следует знать?
— Да нет, зачем вам? Я же сказал, ничего особенного.
— Хорошо, давай тогда поговорим об эльфах. Кстати, как ты относишься к драконам? Ими когда-то увлекалась моя старшая дочь, поэтому я про них более в курсе…
— Подростки — изумительные существа, — сказала я родителям Кости. — Почти инопланетяне. Они посланы в наш мир и живут в нем недолго, на полутонах яви и сновидений, как электроны на нестабильных орбитах. В их глазах всегда горит отблеск и звучит отзвук того пласта реальности, в котором живут художники. Ведь художники тоже зависают между миром идей Платона и реальностью котировки валют и картошки с огурцами. Как и художники, подростки — посредники. Этим надо пользоваться, пока возможно. Костя явно послан вам, чтобы вы могли как-то решить свои проблемы, подготовить свой семейный мир к новому этапу существования. Ведь скорее рано, чем поздно, подростки взрослеют, сваливаются на стабильную орбиту и становятся такими обыкновенными, что трудно поверить — это было: звучал тот звук, играли те краски, передвигалось в вашем пространстве это существо со своей странно-тревожной, раздражающей, инопланетно-насекомой грацией… И уже ничего нельзя вернуть…
— Это очень странно… то, что вы говорите, — сказали родители Кости, отводя глаза. — Мы не понимаем. Мы пришли, чтобы вы нам со школой помогли, экзамены… уроки… Поработать с ним… есть же психотерапия. Мы его спросили, о чем вы с ним беседовали, он сказал: о драконах. Мы, наверное, обратимся к другому психологу…
— Разумеется, — сказала я. — Только прошу, помните то, что я вам сейчас сказала.
