выразил недовольство вслух — не выходя из своего угла, он негромко зарычал, что могло означать только одно: «Я же тебе сказал — туда нельзя. Зачем настаивать?»
Настаивать действительно было глупо: размеры собаки не оставляли сомнений, на чьей стороне будет виктория в случае меринского неповиновения.
Он достал мобильный телефон, набрал московский номер. Трубка отозвалась глухим трезвым голосом Марата Антоновича: «Вас слушают».
— Марат Антонович, здравствуйте, вас беспокоит Мерин, мне очень нужно вас повидать…
— Кто, вы говорите, меня беспокоит?
— Мерин, Сева… Всеволод Мерин, я вчера был у вас, следователь, я занимаюсь кражей…
— А-а-а-а, здравствуйте, мой юный друг, — радость Твеленева была неподдельной, — куда же вы пропали? Жду-с, жду-с и с нетерпением. У вас деньги есть?
Денег на «Корвуазье» у Севы не было.
— Есть, есть, что-нибудь придумаем…
— Ничего не надо думать: ноль семь завода «Кристалл», это лучше всяких «Абсолютов»: водка — русское изобретение, а не шведов порхатых и уж никак не финнов. Нам есть чем гордиться! Ноль семь и больше ничего — вы, я помню, на работе ни-ни, правильно?
— Правильно.
— Это правильно, — он весело рассмеялся, — я, когда работал, тоже себе не позволял. Но это было давно. А не на работе, если не секрет?
— Не секрет: как все.
— Ну-у-у, все по-разному. Ладно, жду-с, не задерживайтесь.
Он повесил трубку.
Но не задержаться Севе не удалось: Тошка, подкравшись неслышно, как учат в лучших разведшколах мира, обхватила его сзади за плечи.
— Кто это тут…
Мерин развернул корпус так, что она, завопив благим матом, отлетела метра на четыре. Он подошел, помог подняться.
— Антонина, никогда больше этого не делайте: я ведь мог вас ударить.
— Ударить? Женщину?!
— Вы меня напугали.
— Нервный какой. — Она поправила на себе одежду. — Просите прощения.
— Простите.
— Не так. Обнимите и поцелуйте. Ну!
— Антонина…
— И не называйте меня Антониной! Ну, я жду. — И, поскольку Мерин не двигался с места, повелела: — Уходите.
— Анто… Тоня… — залепетал следователь.
— Тоша! — приказным тоном заявила девушка.
— Тошечка, — Мерин с разбегу плюхнулся в воду.
— Ну вот молодец. Ведь можешь, когда захочешь. Я тебя прощаю. — И она проделала то, что требовала от Мерина: обняла и поцеловала его в губы. — И перестань краснеть по каждому поводу — смотреть противно. Представляю, что с тобой будет в постели.
Сева окончательно растерялся.
— Вы со всеми так?
— Как? — казалось, совершенно искренне удивилась Тошка.
— Вот так.
— Милый мой, ты напрасно обольщаешься, пока это все только теория: в постель я тебя не зову, не заслужил еще, а поцелуи, как говорит мой придурковатый братец Антошка, кстати, наивно уверенный, что я в него по уши влюблена и всем об этом рассказывает, признайся — и тебе доложил, да?
— Нет, — соврал Мерин.
— Странно, ну значит еще все впереди, так вот, как выражается Антон, поцелуи — всего лишь невинное соприкосновение двух губ с легким причмокиванием: ни к чему не обязывают. И я с ним абсолютно согласна: ни уму, ни сердцу, ни прочим местам. Так что от свадебного обряда после них я тебя освобождаю — целуйся без опаски. Пойдем я тебя провожу, тебе надо подумать.
За время этой ее хорохористости Мерин успел прийти в себя.
— Тоша…
— Тошечка! — не сдавалась Антонина.
— Хорошо, Тошечка. Так вот, Тошечка, на темы, тебя столь волнующие, мы обязательно побеседуем с наступлением твоего совершеннолетия. Обещаю, если подождешь пару годков. Договорились? А теперь лучше проводи меня не домой, я туда сам дорогу найду, а на второй этаж, так как ваш Ху меня туда не пускает.
Выпускница средней школы понимала, что до той поры удачно исполняемая роль вампвумен от нее ускользает — ошарашенный поначалу зритель, увы, догадался, что все происходящее лишь сценический адекват реальной жизни — но продолжала цепляться за призрачную инициативу.
— Зачем тебе второй этаж? Моя спальня на первом, по коридору направо, окнами в сад.
— Тошечка, крошечка, если вы настаиваете — пойдемте «по коридору направо», но перед тем я должен сделать необходимое в таких случаях признание: как это принято теперь говорить — я человек совсем другой ориентации.
Мерин сам от себя не ожидал подобной прыти и только что вроде с успехом побежденная им ненавистная краска с новой силой вцепилась ему в лицо.
Антонина напротив — сильно поубавилась в своей прекрасной розовощекости. Несколько секунд она выдерживала насмешливый меринский взгляд, затем развернулась и стала подниматься по лестнице.
Мерин последовал за ней.
Ху даже не повел глазом.
Второй этаж представлял собой уменьшенную копию первого: коридор и двери от него в разные стороны. Их Сева насчитал восемь. Все они были закрыты.
— Скажите, Тоша…
— Тошечка, — настойчиво потребовала девушка.
И это означало, что она не поверила ни одному слову из откровений следователя отдела МУРа по особо важным делам. А двоюродный брат еще утверждал, что она верит всему, что видит и слышит. Дурак. Мерин расхохотался: ему вдруг ужасно захотелось ее обнять.
— Конечно, Тошечка. Скажите, Тошечка…
— А это правда, что у вас жена и трое детей?
— Нет, неправда, у меня только один ребенок. Скажите, Тошечка, сейчас кроме нас с вами, ну и Ху, разумеется, есть кто-нибудь в доме?
Она ответила не сразу, словно бы вопрос предназначался не ей.
— Нет.
— А до моего прихода?
— Был.
— Кто?
— Мама.
— И все?
— Нет.
— А кто еще?
— Тетка.
— Лерик?
— Да.
— А кто увез Надежду Антоновну?
— Не знаю.
