наёмником, уличным бойцом. Мог, конечно, и бухгалтером, но Эрик не поставил бы на это и ржавого сантима.
Хозяин квартиры не торопился заводить разговор. Окинув гостя бесстрастным взглядом, он попытался закрыть дверь, но Эрик успел сказать:
– Микаэль.
– Что – Микаэль? – спросил верзила из-за полузакрытой двери.
Эрик просунул в щель кулак с намотанной на него цепочкой.
– Где он? – цепочку вместе с жетоном сдёрнули с руки.
Чёрт!
– Покажу на карте. Три года назад. Friendly fire. Мне жаль.
Эрику действительно было жаль. Микаэля, оставшегося в хижине со связанными руками и простреленной ногой. Себя, бежавшего сразу после захода солнца, – как оказалось, лишь для того, чтобы встретиться двумя сутками позже с Тухлой Тенью. Дирка, брата Микаэля, незнакомого здоровяка, молча стоящего сейчас, три года спустя, за железной дверью.
– Он сказал, если будет трудная минута, я могу обратиться к тебе.
В квартире было на удивление чисто и уютно. Стены окрашены в тёплые тона, все углы сглажены и заштукатурены, со стены смотрит Мона Лиза. Сначала Эрику показалось, что репродукция вся потрескалась, а потом он понял, что это склеенный паззл.
Дирк завёл его в гостиную, показал, куда бросить рюкзак, куда сесть, что выпить. Сам устроился напротив, навалился локтями на стол, сплёл толстенные пальцы в замок.
– Давай по порядку.
Эрик понял, что как раз по порядку-то и не получится. Дирк не выглядел человеком, способным подменить дока Даймонда, а рассказывать первому встречному про причины своих бед не имело смысла.
– Мы служили в одном взводе, – начал Эрик.
Дирк слушал молча, а смотрел не мигая. От Иностранного легиона и плена Эрик добрался до своего побега. В таких случаях всегда ждёшь вопроса: а почему ты живой, почему ты здесь, а он там, где-то в песках, это везение или что-то ещё? Но Дирк оказался молчуном. А может быть, хорошим слушателем.
– После контузии я не самый боец, – закончил рассказ Эрик. – Вернулся, отлежался, а так всё и не приду в себя. Темноты боюсь, – усмехнулся, хотя эта тема никогда его особо не веселила. – Встал на дотацию в ЦСР, да перемудрил с документами, хотел, чтоб пара лишних монет перепала… Короче, нужен новый паспорт, жильё на первое время. Ну и если с работой вдруг что посоветуешь.
При упоминании «цесарок» Дирк чуть подтянулся, напрягся. По умению засовывать нос в любую незакрытую форточку Центр давно сравнялся с полицией нравов или отделом страховых злоупотреблений, а для ветеранов всяких войн и конфликтов он был куда ближе и насущнее.
– Воевал? – спросил Эрик.
Здоровяк кивнул.
– Там же, где и вы. Только годом позже. Когда боевую химию растащили по племенам, сам знаешь, что вышло.
Помолчали.
– Поживёшь здесь. С паспортом посмотрим, подумать надо. В порту поговорю, на кусок хлеба дела найдутся.
Вот так, Микаэль. Ты был хорошим парнем, и брат твой, похоже, не подкачает. Спасибо.
IV
И всё обустроилось. В первый месяц пришлось погнуть спину на погрузке у рыбаков. Эрик выделялся из мелкорослой толпы арабов и китайцев, как риф, торчащий из моря. Физическая работа не обременяла. Запах рыбьей чешуи въелся в одежду и кожу. Основная работа приходилась на раннее утро, когда возвращались баркасы с залива и с открытой воды. Эрик выверил свой маршрут на работу, избегая неосвещённых проулков, углов, лестниц, и Тухлая Тень ни разу не преградила ему путь. Какая-никакая, но передышка.
Потом Дирк пришёл домой с фотографом, а через три дня принёс паспорт. Даже имя сохранилось: Эрик. Эрик Трамп. Что ж, нормально. Гражданство, правда, соседское, но так и спокойнее. Вид на жительство, разрешение на работу. Эрик Трамп.
Почти все наличные ушли в оплату работ. Дирк не занимался благотворительностью, а Эрик не искал подачек. Он вносил свою половину за жильё, покупал продукты и пиво, мыл полы по нечётным неделям. Дирк был не слишком словоохотлив и не особенно любопытен. Чем он занят днём, Эрик не знал и не спрашивал. Вечерами здоровяк, закрывшись в своей комнате, собирал паззлы.
Ближе к Рождеству нашлось место на верфях. Эрику приходилось раньше ковыряться в вертолётных движках, так что и с дизелем он разобрался без особого труда. Здесь приходилось вкалывать иногда и до ночи, но лазерная указка или фонарик всегда болтались в кармане. Нужно просто помнить, что не всякая тень – просто тень. Особенно старая, застоявшаяся. Проедет автомобиль, поезд, пролетит самолёт, мамаша прокатит коляску – какая от них тень, так, бессветие одно. А вот там, где света нет всегда, в закоулках, под лестничными пролётами, за распахнутыми к стене дверьми, за створками шкафов, в подвалах и полуподвалах, между ножками кроватей, в глубоких выдвижных ящиках… Без света пространство загнивает, портится, и рано или поздно там заводится она…
То, что Тухлая Тень всё ближе, Эрик отчётливо почувствовал в середине февраля. Неделю за неделей ветер гнал с моря тяжёлые набухшие тучи. Дождь перемежался снегом, в небе над заливом появлялись и быстро исчезали блёклые, почти бесцветные радуги. От частых скачков напряжения на верфи то и дело мерцал свет, а экономичные лампы тухли до сиреневых болотных огоньков.
Небольшой вельбот со снятым двигателем растопырился в сухом доке, как воспаривший кит. К старому дизелю никак не удавалось подобрать стакан поршня взамен разбитого, и металлическая махина двигателя на несколько недель раскорячилась в углу цеха.
Всё чаще и чаще полоска тени под днищем притягивала внимание Эрика. Приходилось бороться с собой, чтобы проверять её указкой хотя бы не каждую минуту. Док, почему вы со мной так обошлись? Зачем отказались от меня? Куда мне с этим идти?!
Щёлк-щёлк. Пусто. Луч прорезает темноту насквозь, отскакивает от блестящей втулки, карабкается по изъеденному морем металлу винта. Ничего там нет, Эрик, кроме пустого неосвещённого воздуха и твоих дурацких страхов. Щёлк-щёлк.
Работы море, нужно перебирать, шлифовать, точить, сверлить, подгонять, клеить, выравнивать, замерять, лакировать, а не пялиться через плечо, чёрт возьми, в пустое место, Эрик!.. Или не в пустое?.. Щёлк-щёлк. Ещё минута спокойствия выкуплена у длинного-длинного дня.
К концу смены, кое-как доделав самое срочное, Эрик бросился домой. Он уже успел почувствовать домом шестиметровую комнатку с видом на лес телевизионных антенн соседней крыши и на трубы электростанции. Привык к молчаливым ужинам в компании Дирка. И бежал домой как неандерталец, ищущий в родной пещере убежище от страшного и опасного внешнего мира.
Поближе к фонарям, по широкому кругу обходя любое пятнышко мрака. Через ступеньку, пытаясь на ходу успокоить колошматящееся сердце. Только закрыв за собой тяжёлую «осадную» дверь, Эрик выдохнул чуть спокойнее.
Непривычно хмурый Дирк встретил его в коридоре кивком головы. Дверь в комнату здоровяка была открыта, и Эрик заметил, что новая мозаика – судя по ярким цветам, что-то из Ван Гога – почти собрана.
– Красивая картина, – неуверенно сказал Эрик.
Дирк только тяжело вздохнул и удалился к себе.
Из тёплого и светлого убежища все вечерние страхи показались Эрику чуть-чуть ненастоящими. Он ли это был – то трусливое создание, что улепётывало от любой разбитой лампочки? Ему ли, прошедшему настоящую войну, стрелявшему в других людей и подставлявшему себя под их пули, бояться темноты, присваивать ей черты живого существа? Что же за вздор…
Дирк закричал. Эрик даже не мог предположить, что у его соседа-великана могут прорезаться в голосе такие писклявые ноты. Дирк верещал протяжно, на одной ноте, пока Эрик не ворвался в его комнату, едва
