— Ты, Саша, забываешь про начальство, — так же тихо ответила Турецкому Марина. — Они нас и спасли, я думаю. Возможно. Советская-то власть им, «форзи», тут нужна. А нас с тобой они сгребут отдельно. Ты только дай им срок. Да нет, шучу. Шучу, как ты, советской власти — слава!
Из самолета они вышли уже без всякой конспирации: Рагдай бодро бежал впереди. Все четверо почувствовали, что здесь, среди гор, им всем чуть-чуть полегче стало.
Солнце висело уже высоко, и горы, сразу окутавшиеся сизой пеленой, и от того ставшие в его ярких лучах волшебно-прозрачными, казались им тем не менее могучей, надежной защитой.
К вечеру, однако, это ощущение заметно ослабло. Солнце мгновенно закатилось за горы, как это бывает только на юге, долину начал заволакивать туман. Он шел слоями, слой за слоем: холодный, мутный, недобрый…
Не прошло и получаса после того, как последний кроваво-красный луч закатного солнца погас, словно выключился над черным силуэтом хребта, а их семиэтажный отель уже казался темной башней, утесом в белесом и безбрежном океане туманной дымки.
— Давай мы Настеньку положим сюда, на нашу кровать? — предложила Марина.
— А я пойду спать в соседнюю комнату?
— Нет, это тоже плохо. Я боюсь оставаться с ней одна.
— Я могу лечь на пол.
— Мне тебе туда постелить нечего.
— А ничего и не надо. Я надену свитер, лыжные брюки и лягу в обнимку с Рагдаем — вместе нам будет не холодно.
— Вот это правильно. Твой свитер в моем чемодане, а лыжные брюки, по-моему, в твоем — там справа, под рубашками… Вот, возьми свитер, сейчас найду брюки…
Рагдай внезапно приподнял голову, тревожно прислушался…
И вдруг вскочил, поскуливая.
— Что?! Что случилось?!
Они оглядывались лихорадочно, но абсолютно ничего не замечали.
Пес завертелся на месте, повизгивая и скуля. Он был весьма взволнован и напуган.
— Что?!
Но пес не мог им объяснить, ответить…
В комнате распахнулось окно, с треском, внезапно, ночной ветер со снегом ворвался в комнату.
Турецкий и Марина в ужасе повернулись к окну.
— Ты что, Рагдай?
Турецкий подскочил к окну и выглянул.
Ни зги не видно. Мрак. Туман.
— Рагдай, иди сюда! — позвал пса к окну Турецкий.
Но Рагдай, залаяв, бросился прочь от окна, к двери.
— Что ты испугался, пес?
Рагдай, опять залаяв, бросился на дверь.
— Он зовет нас! — понял Турецкий. Он быстро распахнул дверь.
Рагдай буквально на секунду выскочил из номера в коридор и тут же вернулся, призывая лаем последовать за ним.
— Пойдем, иду с тобой! — Турецкий вышел в коридор, но тут Рагдай уперся и, схватив Турецкого зубами за рукав, потянул его назад в номер, к кровати, на которой уже сидела разбуженная происходящим Настенька.
Рагдай вскочил к ней на кровать и снова бросился за дверь… Опять, скуля, туда-сюда метнулся…
— Смываемся?! — спросил его Турецкий, чрезвычайно плохо понимая, что происходит.
Рагдай залаял с воем, громко, утвердительно.
Турецкий подхватил в охапку полусонную Настю, замотал ее в плед, крепко прижал к себе.
— Бежим, Марина!
Они бежали сломя голову по лестничным маршам. Рагдай бежал впереди, тревожно лаял, оборачиваясь.
Он явно торопил.
Кругом все было тихо. Гостиница спала. Ни запахов, ни шума, ни дымка. Единственным источником тревоги были только они сами, едва ли не сходящие с ума, полуодетые люди, несущиеся вниз по лестнице…
Впрочем, чувство бесконечной, «утробной» тревоги передалось им от Рагдая вполне. Каким-то потусторонним, седьмым, восьмым чутьем они вдруг осознали: надо очень торопиться… Промедлишь — тут же смерть.
Рагдай миновал вестибюль гостиницы, пронесся по нему, толкнул стеклянную дверь грудью.
Она была, слава Богу, не заперта.
Ступени подъезда, скверик. Центральная улица.
Но Рагдай вдоль улицы не побежал. Он сразу рванул наискосок, пересекая местный Бродвей, туда, где при ярком свете Луны темнели кусты и деревья городского парка.
Следовать за Рагдаем в парк Турецкому совсем не хотелось: позавчерашнее «приключение» под стенами дендрария было еще слишком свежо в памяти. Более того, там, среди зарослей, в темноте внезапных поворотов и аллей было ох как небезопасно! Ведь будь ты трижды мастер, снайпер: от пули, выпущенной из засады тебе в затылок, не уйдешь…
Однако Рагдай оказался настойчив сверх обыкновения, и Турецкий решился: за ним!
Рагдай стремглав миновал городской сквер, пронесся по центральной аллее, никуда не сворачивая и не обращая ни малейшего внимания на чернеющие справа и слева кусты и деревья. Он явно плевал на возможность засады.
Наконец они выбежали на берег широкой мелкой реки, плоско петлявшей в лунном свете среди галечных отмелей…
Эта река текла через всю долину, впадая где-то там, за двумя хребтами, то ли в Терек, то ли в Псоу. Она и была, в сущности, основной достопримечательностью здешних мест, давая свое имя городу, а заодно и всей долине. Русло реки было ограничено бетонными плитами «набережной»: видно, весной она широко и мощно разливалась, сейчас же она представляла собой четыре-пять мелких, но стремительных ручья, занимавших едва ли больше трети весеннего ложа.
Рагдай сбежал с «набережной» на гальку сухого русла, добежал до первого ручья, и тут, у самой воды, пес остановился как вкопанный, замер.
— Рагдай! Куда дальше?
Рагдай сел.
— Зачем ты нас сюда звал?!
Рагдай лег.
— Что с тобой, пес?
Рагдай положил голову на лапы, поскуливая.
— Его, похоже, отравили, — Турецкий опустился на колени рядом с собакой. — Тебе плохо, Рагдай, да?
Рагдай поднял голову, посмотрел на хозяина тоскующим взглядом и заскулил еле слышно.
— Ты пей тогда, воды попей… А утром мы попробуем найти ветеринара. Попей, дружок, — Турецкий ему указал на воду. — Вот вода. Вода.
Но пить Рагдай не проявлял желания.
«Я глупость говорю, — решил Турецкий. — Ведь если он бежал к реке, чтоб пить, то пил бы без моих советов…»
— Тогда пойдем назад! — Турецкий встал и отряхнул колени. — Пойдем?
Рагдай вскочил мгновенно, глухо тявкнул и повторил все снова — сначала сел, как будто демонстрируя команду «сидеть», и сразу лег плашмя, — как будто подрубленный.
— Что ты хочешь? Ведь мы тебя не понимаем. «Сидеть»? «Лежать»? Это хочешь ты сказать?
