Первая «жена» его, Ирина, жила вместе с дочерью у своей матери, где-то тут рядом, в Ясеневе.
«Надо бы наведаться по этому адресу. Накладка очень странная… — решил он. — Однако это не сейчас, а лишь когда закончится вся эта свистопляска…»
Только на второй день он впился в материалы по «Полосе отчуждения», читая с ужасом, с Негодованием и с утробной радостью, то плача, то смеясь.
Он понял все к концу второго дня. Почти все, что с ним произошло. К концу второго дня он был уже уверен: Грамов жив! Он тут, он где-то рядом!
Марина с Настенькой, конечно, тоже живы.
Жив и Ерохин Вячеслав Анатольевич, пьянь, мастер, очевидец «смерти» Грамова. Они все живы.
А «смежники» — редеют потихоньку их ряды.
Теперь было ясно, что Грамов с дочерью, с внучкой где-то здесь, неподалеку, под «крышей» у Навроде… Под защитой связей Сергея Афанасьевича, его когорты, капиталов… Живут в подполье. Грамов не просто прячется, он смело действует! Его спас много раз, Турецкого. Запутал «смежников» вконец…
Прекрасно! Теперь было ясно, с чем идти к Навроде. С этим чемоданом. И было ясно, ну как божий день, зачем идти! К Марине, к Насте, к Грамову!
Все проявилось, все открылось! Дорога, четкая дорога, лежала перед ним. Конечно, оставались мелочи. Конечно.
Но только мелочи, детали. Несущественное.
То, что осталось непонятным, он выяснит у Грамова, при встрече: может, завтра. А может, послезавтра. Теперь осталось ждать совсем чуть-чуть.
Он основное разгадал! Сам! Без Меркулова! Остались мелкие вопросы. Вот они.
Турецкий взял свой карандаш и записал:
1. Философия. Вся эта история про выходцев, про «форзи», что это? Побочное влияние психотрона?
2. Почему призрак Грамова явился, ему лично, первый и последний раз на квартире у Сережи? Ведь «смежники» там не работали. Так, значит, это сделал Грамов. Зачем? С какой целью?
3. Всегда явление духа сопровождалось распахнутыми окнами. И вот что странно: при гибели Оли и Коленьки (после гибели) окна у них в квартире открыли «смежники», чтоб замести следы. А дальше окна открывались сами собой. У Сергея, например. Когда ему являлся «призрак» Грамова. Что это было? Зачем и почему?
4. В чем смысл запрета на присказку «Жизнь прекрасна и удивительна»? Побочное влияние психогенератора? Причем за его оговорку было наказание. Одно. Это неудавшийся, к счастью, полет Настеньки с балкона. Стычка у дендрария — это было не «наказание», а попытка МБ физически их устранить. И землетрясение не являлось наказанием — оно случилось само по себе, помимо чьей-то злой воли. И «гибель» Марины с Настенькой при взрыве склада ГСМ — это тоже не наказание, а удачно выполненная Грамовым операция по эвакуации дочери и внучки. А кстати, почему он, Грамов, до сих пор его, Турецкого, не «забрал»? Не вышел на контакт с ним? Вот ведь вопрос. Хотя есть и ответ. Ответ из этой сказочки о «форзи». Я ему нужецздесь, в миру, так сказать. И я это сам ему предложил. Пообещал «отработать». Вот отработаю, он мне после этого и объяснит.
5. Неясно, зачем Грамов раскопал могилы своей жены, Оли и Коленьки. Да, это сделал Грамов, без сомнения. Ведь я-то этого не делал, и «археологи» здесь ни при чем. А ЦКК вообще о том ни звука. Могилы же были разорены до гибели Невельского, и, следовательно, если бы «смежники» сделали это, то Невельский в своих «летописях» о том не умолчал бы.
6. В чем смысл послания Марины относительно «архива» Грамова? Из «летописей» следует, что ГБ этот вопрос тоже сильно задел! Почему это было так важно, если МБ, изъяв все же архив, так и не смог с ним ничего поделать? МБ с архивом Грамова как мартышка с очками. Чего тогда вся грамовская команда так волновалась по этому поводу? Да и почему Грамов сам не мог изъять этот архив? Судя по развитию событий, Грамов обладает куда более мощной модификацией психотрона, несомненно! Конечно, он же, например, сумел подавить восемь человек, причем зараз, там, у дендрария. Он смог меня в Киев отправить в бессознательном состоянии… Он может очень многое, что следует из моих собственных впечатлений, да и из «записок Невельского». Что же он не изъял сам свой архив? Что же он не изъял «Витамин С», не выбил его из рук «смежников», не уничтожил? Непонятно.
Об этом, обо. всем его необходимо расспросить при встрече досконально.
Но перед этим надо прочитать все снова, еще раз, подумать. Завтра. Тем паче что завтра вечером Меркулов прилетит на Новый год.
А вот интересно: откуда мог Меркулов, сидя в Ташкенте, знать, насколько это все опасно? Приедет завтра — расспрошу.
Последний день работы — завтра. И только до обеда, до двенадцати. Цель — попытка ответить на поставленные вопросы. Раз Меркулов может многое понять из малого числа фактов, то надо бы и мне освоить этот стиль. Тем более что фактов у меня теперь — вагон!
Третий день работы с материалами прошел у Турецкого, можно сказать, впустую: сколько ни изучал он опять и опять документы, «завещанные» ему Невельским, так и не смог ответить ни на один из поставленных накануне вопросов.
Единственное, что дал ему третий день, так это свободное владение материалом: если накануне он просто прояснил для себя ситуацию, то сегодня, за полдня, он ее закрепил, теперь наступала пора действовать — выходить на Грамова, изымать «Витамин С» из недобросовестных рук.
Так что день, точнее, первая половина дня прошла не без пользы. Больше же сидеть над документами не имело ни малейшего смысла — он и так уже знал их почти наизусть. Тем более если учесть, что после обеда ему все равно бы не дали работать. По указанию свыше приехала кинохроника снимать новое, недавно открытое учреждение, подаренную Федеральным бюро расследований аппаратуру.
Киношники всех поставили на уши, что называется.
Директор кричал: «Документы убрать, работу свернуть!»
Турецкого даже заставили слегка попозировать перед большим, японским видимо, киноагрегатом, с тремя объективами, с цветными индикаторами на жидкокристаллической активной матрице, по полю которой струились разноцветные змеи.
«Господи, как быстро меняется жизнь», — подумал Турецкий, стоя перед объективами этого монстровидного прибора и рассказывая, как хорошо ему, следователю по особо важным делам, работается в этом новом помещении с умными красивыми приборами — мультмедийными компьютерами, автоматизированными каталогизаторами, системами управления базами данных: МУРа, всего МВД, Прокуратуры страны и, будем надеяться, вскоре и Интерпола…
— Постойте, постойте! — задержал его режиссер, видя, что Турецкий, выговорившись, надумал выйти из кадра. — Вы так хорошо и понятно сказали. Последний вопрос, для закрепления впечатления: чего вы хотели бы в будущем?
Режиссер был настойчив, если не сказать нагл, в огромных традиционных черных очках, с американской сигаретой в зубах, дымившейся, несмотря на то что в рабочем зале строжайше запрещалось курить, но кино и ТВ имеют свои законы… Поэтому администратор нового Информационного центра не делал замечаний, а только угодливо крутился, явно стремясь попасть в кадр, что ему решительно не удавалось, так как режиссер огородил пространство перед камерой специально ярко маркированной лентой и, пока Турецкий вещал в объектив, никого и близко не подпускал к этому ограждению…
— Мне в будущем хотелось бы, — сказал Турецкий, — иметь оперативный доступ к законодательной базе не только России, но и любой другой страны… Возникают ведь ситуации такие, особенно когда сталкиваешься с иностранцами… Возникают разные точки зрения на происшествие… С точки зрения француза, например, это преступление, а с нашей точки зрения — нет!
— Понятно, понятно, хватит! — остановил его режиссер. — Достаточно. Довольно.
— А почему у вас, хотел спросить, так много объективов? — поинтересовался Турецкий.
— Параллельная съемка: на обычный «Кодак» и на видео. Чтобы монтировать проще. Монтируешь видеоматериал с помощью электроники и компьютера, а затем, как смонтируешь уже, специальный автомат
