посмотрим, какая вы стража.
Ну ладно, делать нечего. Я поднялся в полный рост и стал виден им где-то по грудь. Огнебой я держал опущенным, и его они за камнем не видели. Не видели они и того, что другого оружия у меня нет. Меч Гринарда пришлось продать, точнее, обменять у кузнеца на заказанные мною предметы. Кузнец, вероятно, был удивлен и таким заказом, и такой формой оплаты, но вопросов задавать не стал…
– Это все? – насмешливо скривил губы рыцарь, с недоверием разглядывая мое одеяние. Впрочем, горцы и в самом деле нередко носят зимой нечто подобное. Забрало рыцаря было поднято, и я хорошо видел молодое лицо – ему было не больше двадцати пяти. – И ты хочешь, чтобы я поверил, будто дорогу охраняет один-единственный часовой? А что будет, если мы просто поедем дальше?
– Вас застрелят мои товарищи, – невозмутимо ответил я. – В эту самую минуту вы на прицеле их арбалетов.
– Пусть покажутся, – потребовал рыцарь, тщетно оглядывая склон в поисках убежища стрелков. Действительно, столь хорошего укрытия, как мой камень, поблизости больше не было. Хотя в горах, да еще в плохую погоду, можно чуть не в упор смотреть на какую-нибудь щель и не видеть ее.
– Только после того, как назовете пароль, – стоял на своем я. – Мы не выдаем наши позиции неизвестно кому.
– Тогда сперва назови отзыв.
Я мог бы продолжать спорить, что отзыв – на то и отзыв, что говорится после пароля, но уже понял, что идея узнать пароль самым простым способом провалилась.
– Ладно, – сказал я, выходя из-за камня на дорогу прямо перед мордами коней, – попробуем по- другому.
С этими словами я поднял огнебой и застрелил правого дружинника. Лошади испуганно попятились. Оставшиеся в живых люди схватились за рукоятки мечей. Но я уже быстро переводил огнебой с одного на второго.
– Уберите руки от оружия. Все равно не успеете.
Они повиновались. Дружинник – поспешно, словно собственный меч обжег ему руку, рыцарь – подчеркнуто медленно.
– Тот, кто первым скажет пароль, останется в живых, – соврал я.
Несколько мгновений молчали оба, а затем простолюдин, переводивший взгляд со своего сеньора на мое оружие, торопливо выпалил:
– Сосна!
Признаться, я ожидал чего-нибудь более пафосного. Впрочем, при грамотно организованной караульной службе пароли меняют регулярно, пафосных лозунгов тут не напасешься. А Лоис, похоже, все же не такой рохля, каким его все считали… или дело не в нем, а просто организацией обороны ведает кто- то из опытных офицеров?
– Он лжет, – тут же презрительно произнес рыцарь, не глядя в сторону своего подчиненного. – Он не знает пароля. Он придумал это, чтобы спасти свою жалкую жизнь.
– Знаю! Клянусь, пароль – 'сосна'! – настаивал солдат, теперь уже не отводя взгляда от наставленного на него огнебоя.
– Твой господин говорит, что это неправда, – заметил я. – Кому я должен поверить – трусу или благородному человеку?
Я выстрелил во второй раз. Солдат опрокинулся на круп своего коня.
– Остались только мы с вами, сударь, – я вновь навел оружие на рыцаря. – Итак, каков пароль?
– Неужели ты думаешь, что я скажу его тебе? – он был прямо-таки великолепен в своем презрении.
– Можете не говорить, – согласился я. – Я и сам могу ответить на свои вопросы. Верить надо, разумеется, трусу, ибо благородный человек, в отличие от труса, лжет даже тогда, когда ему это не выгодно. И пароль, соответственно, 'сосна'. Будь это не так, вы бы не пытались убедить меня в обратном. Вы бы только порадовались про себя тем неприятностям, которые меня ожидают, когда я скажу неправильный пароль настоящим часовым.
От его давешней гордости по поводу того, как ловко он провел глупого врага, не осталось и следа. Теперь молодое лицо выражало лишь растерянность и страх, который он тщетно пытался скрыть.
– В таком случае, что тебе от меня нужно? – пробормотал он. – Кончай скорее.
– Мне нужны ваши доспехи, ваш конь и ваше имя.
Касательно первых двух пунктов ему было нечего возразить – это была моя законная добыча, но по поводу третьего он вновь начал горделиво надуваться:
– Я не стану говорить свое имя безродному негодяю, использующему оружие трусов и подлецов!
– Что касается безродности, то это, в принципе, правда, – осклабился я. – Но что касается оружия, то я не просто использую его. Я тот, кто его создал (презрительно сощуренные глаза моего визави расширились). Да, да. Именнно благодаря мне оно пришло в мир. И за короткое время отняло уже больше жизней, чем все ваши аристократические предки за всю долгую историю вашего рода. А поскольку слава рыцарей зиждется исключительно на убийстве себе подобных, на вашем месте я бы не слишком задирал нос по поводу собственной знатности.
– Рыцарь убивает в честном бою… – попытался было возразить этот тип.
– В честном бою?! – рявкнул я, отбрасывая маску саркастической иронии. – Расскажите это в замках, деревнях и целых городах, вырезанных до последнего человека. Расскажите это младенцам, насаженным на копье, как на вертел. Расскажите изнасилованным женщинам с отрезанными грудями и руками. Только не надо рассказывать это мне! А для того, чтобы завладеть тайной вот этого, как вы выражаетесь, подлого оружия, ваш ненаглядный сюзерен Карл, верностью которому вы так кичитесь, пытал каленым железом маленькую девочку! И если ты только попробуешь что-нибудь вякнуть про 'неизбежные издержки войны'…
– То что? – хмуро произнес он. – В любом случае ты меня убьешь.
– Да, – согласился я, – но я даю тебе выбор. Либо ты сдохнешь тут, как собака, твое гнилое мясо растащат птицы, и никто и никогда не узнает, каким был конец представителя достославного аристократического рода. Не молил ли он о пощаде и не ударился ли вообще в бега, купив себе жизнь ценой предательства. Но если ты назовешь свое имя, я обещаю, что твоя родня будет поставлена в известность о месте и обстоятельствах твоей смерти. Как видишь, это в твоих же интересах, если ты и впрямь так дорожишь своей пресловутой честью.
– Филипп, граф Трувэль, – мрачно ответил он. – Только тебе будет сложновато поставить в известность мою родню. Я последний в роду. Мой отец и оба брата убиты на Тагеронском поле. Вот такими штуками, как эта. Я тоже должен был быть там! Но отец оставил меня во главе гарнизона нашего замка. У него были дурные предчувствия насчет этого боя…
– Предчувствия иногда оправдываются, – кивнул я.
– Моя сестра наложила на себя руки, узнав, что та же участь постигла и ее жениха. День свадьбы уже был назначен… Моя мать еще жива, но после всего, что случилось, она повредилась в рассудке, – он помолчал несколько мгновений и добавил: – Как же я мечтал встретить того, кто придумал это оружие…
– Твоя мечта сбылась. Надеюсь, ты доволен. Слезай с коня.
Он покорно повиновался. Из него словно вышибли некий стержень, на котором держалась воля к сопротивлению. Я велел ему бросить на землю меч и снять доспехи. Посмотрел оценивающе на его сапоги (обычные кожаные, а не железные башмаки-солереты, в которых не очень-то походишь по горам), но мне они, пожалуй, были маловаты.
– Сидел бы ты в своем замке, – заметил я, глядя, как он распускает ремни и шнуровки своих лат. Придется ведь сейчас, впервые в жизни, проделывать то же самое в обратном порядке… – Но нет. После всего, что случилось с остальными Трувэлями, ты тоже поперся воевать. Знаешь, чем человек отличается от крысы? Если крыса видит, что ее сородич, а тем более – несколько ее сородичей, сделали некую глупость и в результате погибли, она ни за что не станет дублировать их поведение. Но человек – нет. Человек будет повторять ту же самую глупость со все большим остервенением. Люди, в отличие от крыс, необучаемы.
