Забавное это, должно быть, было зрелище – мы сидели под проливным дождем, мокрые до нитки, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться, и беседовали о законах формальной логики (Эвьет, надобно заметить, схватывала на лету). Эффектным завершением беседы была бы молния, ударившая в платан, но жизнь не так щедра на впечатляющие совпадения, как сочинители историй, так что дерево пережило эту грозу столь же благополучно, как и все предыдущие.
Грозовой фронт, сверкая и погромыхивая, уполз на север, но никакого просвета в небесах не просматривалось, и дождь продолжал лить, хотя и растерял прежнюю ярость. Я подобрал меч, вновь оседлал коня, и мы продолжили свой путь. Копыта шлепали по жидкой дороге, разбрызгивая грязь, которая была к тому же скользкой и не позволяла ехать быстро. Было еще, должно быть, довольно далеко до заката, но из-за обложивших все небо туч казалось, что уже смеркается. К тому же заметно похолодало, и в мокрой одежде было особенно некомфортно.
Я заглянул в свою самодельную карту, прикрывая ее от дождя. Так, если трактирщик все рассказал правильно, где-то здесь должен быть ручей, а после него направо – довольно крупное село. Оно в стороне от большой дороги, и постоялого двора там нет, но можно напроситься в какой-нибудь крестьянский дом. Я сообщил об этом Эвьет, чтобы подбодрить ее. 'Надеюсь, хотя бы там нас не встретит пепелище или стая голодных псов', – пробурчала она.
Наконец мы увидели ручей. Точнее, ручьем это называлось в сухую погоду, а сейчас это была настоящая речка – неширокая, но с быстрым и сильным течением. Я решительно направил коня вперед. Мутные буруны вспенивались и клокотали вокруг ног Верного, доходя ему до паха, и я опасался, как бы он не оступился и не поскользнулся на невидимом дне. Но Верный благополучно дошел до другого берега, и мы поехали дальше, высматривая справа признаки жилья.
Но местность выглядела совершенно необитаемой. Никакой тропинки не ответвлялось вправо, а вскоре вместо домов там показались деревья, и сплошной полосой потянулся лес. Меж тем становилось все темнее, и проклятый дождь не собирался кончаться. Все это чертовски напоминало дурной сон – не яркий кошмар, в котором вы сражаетесь с чудовищами или спасаетесь от убийц, а медленную нудную тягомотину, практически лишенную красок и событий, в которой вы просто куда-нибудь бредете – вяло, бессмысленно, бесконечно… Я подумал, что трактирщик, должно быть, напутал или даже сознательно наврал, и пора свыкаться с мыслью о ночлеге в дождь под открытым небом.
– Смотри, дымы! – воскликнула вдруг Эвьет.
Именно так – не дым, а дымы. Я обернулся и посмотрел, куда она показывала. Действительно, едва различимые в ненастном вечернем сумраке, над лесом справа поднимались несколько тонких струек дыма. Стало быть, это не одинокий костер каких-нибудь лесорубов (если в такую погоду вообще реально поддерживать открытый огонь), но и не очередной пожар, иначе дымы были бы гуще. Это наверняка дома, в которых топят печи и готовят ужин! Я вдруг почувствовал зверский аппетит – впрочем, желание оказаться в теплом и сухом месте было еще сильнее.
Мы свернули с дороги и поехали вдоль границы леса в поисках какой-нибудь тропы, ведущей через чащу. Ехать на ночь глядя через лес без дороги – верный способ не добраться до цели. Нам, наконец, повезло – вскоре показалась просека, прорубленная более-менее в нужном направлении. Она вывела нас на лесную дорогу с заполненными водой колеями, которая уже, по моим прикидкам, уходила как раз в сторону нашей цели.
Когда мы, наконец, добрались до окруженного лесами села, уже практически совсем стемнело. Дорога спускалась к нему с пригорка, и сверху было видно, что село насчитывает несколько десятков домов; в окнах некоторых теплились огоньки, жители прочих, вероятно, уже легли спать, предпочитая не жечь попусту свечи и лучины. Наконец-то я видел перед собой нормальное обитаемое селение, а не пепелище и не руины! Ужин и ночлег в тепле – как иногда мало нужно человеку для счастья… И не только человеку: даже Верный без понуканий ускорил шаг.
– Стой, или стреляем!
Я резко натянул поводья, только сейчас разглядев то, на что не обратил внимания в темноте: ведущую в село дорогу перегораживала баррикада из срубленных стволов и веток. Обоими краями она упиралась в заборы ближайших домов, оставляя лишь небольшой проход справа. Заборы, кстати, были основательные, из кольев и досок, не чета обычным деревенским плетням и живым изгородям. Над баррикадой угадывались очертания двух голов в нахлобученных шапках. Я не мог разглядеть, есть ли у них луки, но, скорее всего, они не блефовали. Кто живет в этом лесном селе? Уж явно не робкие землепашцы, коим из оружия дозволена лишь мотыга (хотя и из этого правила война сделала слишком много исключений); здесь и полей-то нет, одни огороды. Нет, здешний контингент – лесорубы, углежоги, охотники. Публика суровая и самостоятельная. Подати своему феодалу они, очевидно, платят, но, скорее всего, большинство из них его никогда и не видело. Да и то вопрос, платят ли. До войны платили, конечно, а теперь… может, и феодала- то вместе с наследниками давно в живых нет.
– Мы не разбойники! – крикнул я. – Мы просто путники, и нас всего двое. Я и… моя малолетняя племянница.
– А нам плевать, кто вы такие! Нам тут чужаки не нужны. Разворачивайтесь и проваливайте.
– Ты не понял! Нам нужен ночлег, и мы готовы за него заплатить. Имперскими деньгами!
– Не нужны нам ни вы, ни ваши деньги. Сказано же, убирайтесь.
– В чем дело, приятель? – я все еще старался сохранять дружелюбие. – Разве мы причиним вам какой- то вред, если просто переночуем? Послушайте, мы устали, промокли и замерзли. Моей племяннице всего двенадцать лет. Вы хотите заставить ребенка ночевать под дождем в лесу?
– У нас свои дети есть, а чужие – не наша забота. Все, хватит языком молоть. Валите отсюда, сколько можно повторять?
– Ты как разговариваешь с дворянином, холоп?! – возвысил голос я. Не будет же он у меня документы проверять…
Что-то свистнуло в воздухе, и я скорее услышал, чем увидел, как стрела вонзилась в землю у копыт Верного. Конь попятился.
– Вот так, – насмешливо ответил голос из темноты. – Повторить?
С моих уст уже готова была сорваться угроза, но я вовремя сообразил, что лучше этого не делать. Если я пригрожу им какой-нибудь будущей карой, они, пожалуй, и впрямь пристрелят нас на всякий случай. Никто ведь не докажет, что мы здесь были…
– Ладно, – спокойно сказал я, совладав с собой. – Мы уезжаем.
Повинуясь моей команде, Верный с явной неохотой развернулся задом к теплу и еде и принялся взбираться по раскисшей грязи обратно на пригорок.
– И передай своим, – неслось нам вслед, – что нас здесь три сотни вооруженных мужиков. И многие бабы тоже не только ухват в руках держать умеют. Кто сунется – горько пожалеет!
Ну, насчет трех сотен – это, видимо, все-таки преувеличение. Но даже если их тут вполовину… плюс часть женщин – а в таком месте это не удивительно, тем более на двадцать первом году войны… словом, две сотни наберется легко, а то и больше. Две сотни решительных людей, вооруженных луками и копьями, с малолетства умеющих всем этим пользоваться и занимающих неплохую укрепленную позицию в своем родном селе – это весьма серьезная проблема даже для регулярных войск. Тяжелой рыцарской коннице тут негде развернуться, ни одной лошади под закованным в латы всадником не перепрыгнуть эти колья – аккурат брюхом на них и приземлится… легкой кавалерии опять-таки нужен простор… значит, атаковать в пешем строю, в лоб, под градом стрел из-за заборов. Далеко не у всякого из окрестных командиров хватит сил на такой штурм. А главное – зачем? В военном плане затерянное в лесу село ценности не представляет. Наказать за дерзость? Вполне себе мотив, конечно – в человеческом обществе ради такого не раз предпринимались деяния и покруче. Но, как правило, все же при избытке свободных сил. А они сейчас, напротив, в дефиците и у Льва, и у Грифона…
Так что лесовики могут продолжать хамить безнаказанно, не глядя на чины и титулы. А нам придется все-таки ночевать в лесу.
Эвьет не капризничала и не плакала, как стала бы делать почти любая девчонка на ее месте. И даже не бранилась, как делал в детские годы я сам (моему учителю стоило немалого труда отвадить меня от этой привычки). Она лишь мрачно спросила:
– Куда теперь?
