– Не знаю, – вздохнул я.
– Тогда поехали к просеке. Когда мы оттуда сворачивали, мне показалось, я видела впереди какой-то шалаш.
Я ничего подобного не заметил – видимо, потому, что больше смотрел поверх деревьев, где тогда еще можно было разглядеть дымы села. Оставалось лишь довериться наблюдательности моей спутницы, для которой в течение трех лет лес был единственным источником жизни.
В кромешной тьме, под бесконечный шелест дождя и чавканье грязи под копытами, мы, наконец, выехали обратно на просеку. Я уже ничего толком не мог разглядеть, даже специально всматриваясь. Но Эвьет уверенно протянула руку, указывая направление, и через несколько минут мы действительно добрались до сплетенного из веток и травы сооружения – очевидно, то была времянка лесорубов, в эту пору, естественно, пустовавшая. Я не питал особых надежд по поводу водонепроницаемости подобной конструкции, но оказалось, что крыша, проложенная несколькими слоями коры и мха, вполне справляется со своими обязанностями. Земляной пол был покрыт, также в несколько слоев, еловым лапником и потом уже мягкой травой сверху – так что внутри оказалось сухо, и даже царил приятный аромат хвои и сена. В общем, не хватало только костра. Его здесь, конечно, разжигали снаружи, и предусмотрительные лесорубы даже оставили рядом с шалашом некоторый запас сучьев и веток – но все они, естественно, были совершенно сырыми…
Однако это меня не смутило. Я нашарил в своей котомке очередную коробку со свинчивающейся крышкой, открыл ее и высыпал немного содержимого на предназначенные для костра ветки. От первой же искры пламя вспыхнуло так резко и ярко, что Эвьет, с интересом наблюдавшая за моими манипуляциями, даже отшатнулась.
– Химия – великая наука, – наставительно изрек я, убирая коробочку. – Но в обществе тупых невежд такие фокусы лучше не демонстрировать. Еще обвинят в колдовстве.
Сырое топливо, впрочем, все равно горело неохотно, громко треща и давая много дыма. Но мы были рады и этому. К счастью, дождь наконец все-таки иссяк – точнее, отдельные капли еще падали, но они уже не могли помешать костру разгореться. Мы сидели, вытягивая руки и ноги чуть ли не в самый огонь, и от нашей одежды лениво струился пар. Неподалеку изредка пофыркивал Верный. Не хотелось ни говорить, ни вообще шевелиться. Но я понимал, чем чреваты эти несколько часов под дождем, так что нужно было принимать превентивные меры. Когда моя одежда более-менее просохла, я достал из седельной сумки котелок, налил в него воды из фляги и, используя недавно собранные растения, показал Эвелине, как готовится целебный отвар. Конечно, делать это в полевых условиях было не слишком удобно, но выбирать не приходилось. Именно этой горячей жидкостью с не слишком приятным горьковатым вкусом нам и пришлось удовольствоваться вместо ужина. А потом мы кое-как накрылись одной на двоих волчьей шкурой (она, плотно свернутая и упрятанная в сумку, почти не намокла) и моментально уснули.
Первым, что я увидел, проснувшись поутру, была оскаленная волчья пасть напротив моего лица. Эвьет в шалаше не было, и ее арбалета, разумеется, тоже. Я выглянул наружу.
И ничего не увидел. В сыром утреннем лесу стоял такой плотный туман, что его, казалось, можно было резать ножом. Даже остатки костра (давно, конечно, догоревшего) перед самым входом в шалаш виднелись смутно, а дальше не было ничего, кроме сплошной белой пелены. Было легко вообразить, что шалаш не стоит на земле, а плывет по небесам среди облаков – или даже вовсе пребывает в некоем ином мире…
Тут же, впрочем, мне пришла в голову куда более прозаическая мысль – а именно, сколь легко заблудиться в этом мареве даже в нескольких шагах от шалаша, и я обеспокоенно окликнул Эвьет. Почти сразу среди белизны проступил темный силуэт, несколько мгновений спустя обернувшийся моей спутницей.
– Туманище, – сказала она словно бы даже с удовольствием, забираясь в шалаш. – Но он ненадолго. Сегодня снова будет солнечный день.
– Как ты себя чувствуешь? – осведомился я. – Горло не болит?
– Нет, я закаленная, – беспечно ответила она, и это, конечно, была правда. Хотя отвар все же лишним не был.
– Знаешь, Дольф, я подумала, что такая погода, как вчера, может изменить весь ход истории, – продолжала баронесса. – Скажем, полководца в его железных доспехах убьет молния. Или он просто простудится. Или в день решающего сражения будет туман, и войска не смогут сражаться…
– Ты недооцениваешь людей, – усмехнулся я. – Они всегда найдут способ поубивать друг друга, и никакой туман их не остановит. Одна из самых крупных битв этой войны разразилась как раз в тумане. Это было еще до твоего рождения. У Лангедарга было почти вдвое больше людей, и он разделил свое войско надвое, намереваясь взять армию Йорлинга в клещи. Йорлинг, в свою очередь, надеялся на хитрый маневр, который позволил бы ему разбить обе армии поодиночке. Но всю диспозицию спутал туман. Битва получилась совершенно идиотской – не только полководцы не видели, где находятся и что делают их войска, но и сами бойцы не видели ни противника, ни собственных союзников на флангах. В результате там полегло не менее тридцати тысяч с обеих сторон, причем не так уж мало из них – по ошибке, убитые своими, принявшими их за врагов. Ни о каком осмысленном командовании, конечно, и речи быть не могло… Рассказывают, что в этой неразберихе один из гонцов, посланный к Йорлингу с донесением о ходе боя, выскочил прямиком на ставку Лангедарга. Увидев перед собой солдат грифонской личной гвардии, он спросил их: 'Где герцог?', и те, точно так же ни о чем не подозревая, указали ему на Карла. Тот, в доспехах с опущенным забралом, но без щита с личным гербом, сидел на коне; в те годы он, кстати, был стройнее, чем сейчас. Гонец, как ни в чем не бывало, вручил ему донесение, откозырял и уехал обратно… Впрочем, удачи грифонцам это не принесло. Они потеряли в той битве двадцать две тысячи человек, а львисты – только восемь. Видимо, потому, что чем компактней армия, тем меньше она делает глупостей в таких условиях… Сам Карл тогда чудом избежал плена. То есть не чудом, а благодаря все тому же туману.
– Интересно. Жалко, я совсем плохо знаю историю войны. Отец не любил говорить на эту тему… Выходит, все могло кончиться еще тогда! – воскликнула Эвьет, пораженная новой мыслью. – Если бы тот туман развеялся чуть пораньше. И тогда бы ничего… – она угрюмо замолчала.
– Увы. Тогда – не закончилось. Лангедаргцы потерпели поражение, но сумели собрать новые силы и продолжить войну. С йорлингистами за эти годы такое тоже случалось. У меня такое впечатление, что эта бойня будет длиться, пока с каждой стороны остается хотя бы по одному мечу и по одной руке, способной его держать. И едва ли обвинять в этом нужно туман. Разве что тот, который в головах…
Прогноз Эвьет оправдался: не прошло и получаса, как совсем развиднелось, и мы снова тронулись в путь. Солнце светило вовсю, словно спеша наверстать упущенное за ненастный вечер, и капли воды на деревьях и траве сверкали рассыпанными бриллиантами. Эвьет, впрочем, с арбалетом наготове оглядывалась по сторонам, не столько любуясь пейзажем, сколько в надежде высмотреть какую-нибудь дичь – как-никак, мы ничего не ели со вчерашней куропатки. Однако на сей раз лесным обитателям повезло, а нам – нет: ни одна достойная цель так и не попалась на глаза охотнице. Мы выбрались из леса и вернулись на дорогу, по которой ехали накануне. Впереди нас ждала переправа через Аронну. Мост, по словам трактирщика, был разрушен еще шестнадцать лет назад, когда в этих краях произошли первые крупные столкновения между войсками обеих партий; позже на юге наступило десятилетие относительного затишья, однако никаких попыток отстроить мост заново за это время не предпринималось. Вместо него наладили паромную переправу.
Река широко разлилась после дождя; старая дорога, которая вела прежде на мост (от коего теперь осталась лишь цепь каменных быков, посередине, словно в насмешку, еще соединенных последним уцелевшим пролетом), уводила прямо в воду. Дорога на паромную пристань, ответвлявшаяся от старой влево, проходила по вдававшейся в реку насыпи и затем по мосткам над водой, в нормальных условиях поднятым довольно высоко, но ныне вода текла практически вровень с ними. (Сама пристань, судя по всему, была сделана в несколько ступеней, чтобы на паром можно было въезжать при разном уровне реки – сейчас над водой была видна лишь верхняя площадка и начало спуска на следующую.) Нам повезло, что дождь не продлился еще час-другой – тогда бы насыпь наверняка размыло, и сообщение с другим берегом прервалось бы надолго. В прошлом здесь такое, без сомнения, уже случалось не раз, но местных жителей хватало лишь на то, чтобы с воловьим терпением раз за разом восстанавливать насыпь в прежнем виде; они даже не пытались хотя бы укрепить ее бревнами, не говоря уж о том, чтобы все-таки начать строить
