Старик, наконец, поставил свое оружие к стене (впрочем, в пределах досягаемости) и разжег очаг при помощи своего факела, затем затеплил огонек стоявшей на столе коптилки и загасил факел, сунув в кадушку с водой. Подвесив котелок над огнем, он вдруг повернулся к Эвьет:
– А ты чего все молчишь? Немая, что ль?
– К чему лишние слова, если Дольф все говорит правильно, – пожала плечами баронесса.
– Дольф? – прищурился мельник. – Я думал, он твой дядя.
– Ну да, дядя, – на ходу перестроилась Эвелина. – Но я зову его просто Дольф, он сам так попросил. Он говорит, что, когда его называют дядей, чувствует себя стариком.
– Эвьет, ты так выболтаешь все мои секреты, – изобразил смущение я.
– Вот что я тебе скажу, девочка, – произнес мельник, недобро зыркнув в мою сторону. – Что бы он тебе ни наговорил – не бойся. Если ты с ним не по своей воле, то только мигни – я его живо по стенке размажу, кем бы он ни был.
Эвьет прыснула – настолько нелепым показалось ей такое предположение.
– Нет, все в порядке, – весело пояснила она. – Никто меня не похищал и не принуждал.
– Ну ладно, коли так. А ты, – он обернулся ко мне, – не серчай. Сам знаешь, небось – люди, они всякие бывают.
Он поставил перед нами две глиняные тарелки (сам он, очевидно, уже поужинал), положил деревянные ложки и продолжил свои расспросы:
– А что ж ты, да еще с девчонкой, по ночам путешествуешь?
– Так вышло, что ночь в дороге застала, – ответил я. – Мы здешних мест не знаем. Хотели переправиться выше по течению, а там дорога прямо в реку упирается… Хотя вообще-то ночь – самое безопасное время. Ибо те, с кем лучше не встречаться, тоже люди и ночью предпочитают спать.
– Тоже верно, – хмыкнул мельник. – По нонешней поре день для злодейств сподручнее. Хотя, смотря для каких… А моста выше нет, да. Был раньше, хотя и не чиненый сто лет, по нему уж опасно ездить было, но еще прошлой весной его совсем снесло.
– Что ж новый не наведут? Вроде речка неширокая, не так много работы.
– А по этой речке граница графств проходит. На этом берегу грифонские вассалы, на том львиные… Вы сами-то чьих будете?
– Ничьих, – ответил я поспешно, прежде чем Эвьет успела открыть рот. – Мы из вольного города. И войну эту в гробу видали.
– Вот и правильно, – кивнул старик. – Я тоже ни за кого. Ко мне муку молоть и те, и другие ездят. А мука – она и есть мука, ни на цвет, ни на вкус не различишь, из чьего зерна она смолота…
– Как же ездят, если переправы нет?
– Ниже по течению брод есть. Но вообще ты прав, в последнее время с того берега меньше клиентов стало. Хотя, может, им просто молоть нечего… Ну, кажись, согрелось, – он опустил черпак в котелок, осторожно попробовал, затем, сунув руку в рукавицу, снял котелок с огня и разлил похлебку по тарелкам.
– Ездят, – продолжал он, усаживаясь на табурет напротив нас. – Хоть и граница. Но мост строить не будут, нет – ни те, ни эти. Хотя обоим нужен. Но – 'как же так? Мы построим, а те будут пользоваться?'
– Могли бы договориться, чтобы работу пополам, – усмехнулся я, поднося ложку ко рту.
– Э, 'договориться'… Чтобы договориться, друг другу хоть на малый грош доверять надо, – покачал головой мельник. – Ну ладно, вы ешьте, разговорами сыт не будешь…
После того, как мы поужинали, хозяин показал нам комнату, где даже обнаружились две кровати с набитыми сухой травой матрацами и подушками – правда, без простыней и одеял, но уже и это было неплохо (я опасался, что спать придется на каких-нибудь пыльных мешках).
– Ну ладно, девочке спать пора, – сказал он, – а с тобой давай еще потолкуем. Говоришь, ты лекарь? Пойдем, может, присоветуешь что от бессонницы…
Я кивнул Эвьет, одновременно указывая взглядом на дверную щеколду – мол, запрись, когда я выйду. Она улыбнулась с видом 'не учи ученого'. Придется, конечно, ее разбудить, когда я вернусь, но это меньшее зло, чем спать с открытой дверью в чужом доме.
Мы с мельником возвратились на кухню, по-прежнему освещенную огоньком коптилки.
– Существуют настойки из трав, способные погрузить человека в сон, – начал я, – но они имеют скверное побочное действие. Как ни банально, лучшее средство от бессонницы – это физический труд на свежем воздухе, умеренная пища без излишков жирного и сладкого и, по возможности, спокойная жизнь без потрясений. Но здесь всего этого, как я понимаю, вдоволь…
– Угу, – усмехнулся мельник, – особенно спокойной жизни. Так что, это все, что может посоветовать твоя наука, лекарь?
Я расспросил его о самочувствии, но не обнаружил никаких тревожных симптомов. Единственной жалобой было то, что 'спина ныть стала, как мешки потаскаешь – раньше-то такого не было…' Я велел ему снять рубаху и провел осмотр; в коже уже чувствовалась старческая дряблость, но мышцы под ней еще сохраняли силу, и даже позвоночник, несмотря на нагрузки в течение всей жизни, оказался деформирован меньше, чем я ожидал.
– Для своего возраста ты в очень недурной форме, – подвел итог я. – Хотя с мешками, конечно, надо осторожнее. Лучше уж больше времени потратить, но поменьше за один раз перетаскивать. И разогреваться перед такой работой обязательно…
– В общем, с роду я к лекарям не обращался и, чую, не много потерял, – перебил он, натягивая рубаху, и шагнул в полутемный угол. – Буду и дальше лечиться домашним средством, – он вернулся к столу с большой мутной бутылью, заткнутой тряпкой.
– Что это? – спросил я, хотя и догадывался.
– Светильное масло, – осклабился он и плеснул из бутыли в коптилку. В воздухе разлился резкий сивушный запах. – Ну, давай за встречу, – он поставил на стол две глиняные кружки.
– Я не пью спиртного, – твердо сказал я.
– Что так? – нахмурился он.
– Ничего, кроме вреда, от него нет. Оно отравляет тело и помрачает ум.
– А по мне, пить боится тот, у кого дурное на уме.
– Если боится – может быть, – ответил я. – Только причем тут боязнь? Ты вот головой об стенку не бьешься потому, что боишься? Или потому, что тебе это просто ни к чему?
– Хитер ты, лекарь, – покачал головой мельник. – Значит, не будешь?
– Нет.
– Ну а я все-таки выпью. А ты хоть просто посиди за компанию…
Не люблю пьяных, но, в конце концов, это мы напросились к нему в гости.
Он наполнил свою кружку, отхлебнул, поморщился, закусил свежей репой и, чуть помолчав, спросил:
– Последние новости знаешь?
– Какие?
– Это я тебя хочу спросить – какие.
– Да никаких особенных новостей, – пожал плечами я.
– Ну война-то идет?
– А куда ж она денется? Люди убивают друг друга. Только какая же это новость?
– И то верно…
– А что ж ты меня о новостях распрашиваешь? – запоздало удивился я. – Сам говоришь, к тебе с обеих сторон муку молоть ездят. Что у них не выспросишь?
– А, с этим тупым мужичьем поговоришь, – пренебрежительно махнул рукой старик. – Они и на порог-то заходить не хотят. Деньги сунул, мешок забрал, и прочь. Слыхал, небось, что про нашего брата толкуют? Мельник колдун, мельник с нечистой силой знается, мельнику водяной колесо крутит, а черт по ночам в гости ходит… Уже, небось, давно бы инквизицию натравили, да только кто ж им зерно молоть будет? И все только потому, что я знаю, как заставить воду крутить жернова, да живу тут один на отшибе…
– Кретины, это точно, – кивнул я. – Знаю эту 'логику'. Кто не в стаде, тот им уже непонятен, а кто непонятен, тот враг. А по-моему, жить на природе в одиночестве – это замечательно. Если хочешь, я тебе
