не по камню, а по тоненькому льду, который в любой момент мог под ним треснуть и провалиться, унося за собой и Чирика.
Дверь квартиры № 96 была распахнута настежь. Чирик постоял, прислушиваясь. Звуков квартира не издавала. Никого тут не было, а дом спал. Это чуть приободрило Чирика, вселило в него уверенность, что всё сойдёт с рук. Крадучись, прошёл большой коридор, свернул на кухню, и, едва не растянувшись на мокром полу, констатировав, что, убегая, свалил на пол пластиковую бутылку подсолнечного масла, из которой вылилось всё содержимое.
Рюкзак, набитый под завязку ценным добром, лежал на столе. Чирик подкрался к нему, стараясь не глядеть в окно, по принципу: если я на это не смотрю, то этого и нет, и, прижимая к груди свои сокровища, стал пятиться назад. На корабле, видимо, снизили напряжение, и свет уже не бил так резко по глазам.
И тут Чирик сделал то, чего не простит себе до конца жизни.
Он решил разглядеть корабль поближе. Подойти к окну и посмотреть — что это за чудо техники такое? Что-то ему говорило: стой, дурак, не ходи, не смотри, зачем тебе это надо? Беги отсюда, не теряй времени, будет хуже! Но любопытство, гадкое, примитивное любопытство, смешанное со страхом, перевешивало, — где и когда ты такое увидишь, Чирик! — и вот он ближе и ближе подбирается к окну, стараясь не глядеть в него, чтобы, не дай Бог, не встретиться с кем-нибудь взглядом. Этого он, точно, не перенесёт!
Конечно же, он выглянул в окно. А выглянув, замер от величественности и масштабности картины, представшей перед его затравленным взором. Зрелище завораживало и захватывало. Чирик попытался найти в голове сравнение — на что это всё похоже? И понял, что немного на то, как, если бы он, Чирик, забрался под автомобиль и увидел бы снизу трансмиссию, картер, глушитель, нижнюю часть двигателя, раму, пружины амортизаторов, тормозные барабаны, всю ту изнанку, которая прячется под кабиной.
Правда, то, что предстало взору, было в тысячи, в сотни тысяч раз крупнее, монолитнее, запутанней и не походило ни на что. Разве что если перевернуть вверх ногами цех огромного завода; на такой завод водили в детстве Чирика-первоклассника. Там лили металл, туда-сюда сновали электрокары, страшно кричали друг на друга люди, было очень жарко и очень страшно. То была другая, взрослая жизнь и маленького, но уже тогда нестандартно мыслящего Чирика, охватила паника: надо расти очень и очень медленно, не спеша, чтобы не угодить на работу на этот страшный завод.
Корабль завис в такой непосредственной близости от крыши дома, что, если выйти из квартиры № 96 на чёрный ход, прикидывает Чирик, то оттуда, наверное, ещё лучше видно. И он вышел, но упёрся в дверь, которая вела на чердак. А если эту дверь открыть и войти туда, думает Чирик, вынимая отмычки. Ведь ещё лучше будет видно? И вот уже замок открыт. Чирик в полной тьме идёт по чердачному помещению, широко расставив руки, проклиная всё и вся, на узкий-узкий пучок света, пробивающийся через щели второй двери, которая ведёт на крышу.
А если и эту дверь приоткрыть, думает Чирик, то будет хорошо видно крышу дома, от которой рукой подать до надстройки корабля, он уже совсем рядом. Гляну на него с близкого расстояния и тут же назад, думает Чирик и даже сам не понимет, как он оказывается на крыше. А, оказавшись, даже пригнулся от неожиданности, распластался на цементе от страха. Мысль забила в голове молоточками: вскочить и бежать отсюда, рвать когти, улепётывать, валить — да всё, что угодно, лишь бы не быть так близко-близко от металлических конструкций инопланетного корабля, этого мрачного переплетения холодного и страшного железа, лишь очень смутно напоминающего творение человеческих рук.
Любопытство и животный страх у Чирика на одной чаше весов. Но то одно перевесит, то другое. И вот уже он, дрожа всем телом и стуча зубами, встав на карачки, продвигается по крыше к поручню металлического трапа инопланетного корабля, чтобы, как он говорит себе, просто ощутить структуру материала. Сердце его долбится в груди сильно-сильно, а пальцы дрожат. Вот Чирик подержался за поручень и даже отдёрнул руку, ощутив холод металла. И вот уже медленно-медленно он карабкается вверх по трапу из чёрного железа, держась за шершавые поручни, стараясь не глядеть вниз, потому что земля уже далеко-далеко, метрах в ста-ста пятидесяти и машины сверху кажутся не больше коробки из-под ботинок.
— Я ж честно, на минуточку, — шепчет себе Чирик, — одна нога здесь, другая там.
Шепчет, а глазами стреляет по сторонам — лишь бы не столкнуться с теми, кто управляют этой махиной! Никого тут пока нет, только слышен ровный гул работающих механизмов, зато внизу, под Чириком — лязг железа, треск разрываемого асфальта, скрежет металла. Всё сверху видно Чирику. Он видит, как острые края гигантского цилиндра, выползшего из-под днища корабля, опускаясь ниже и ниже, режут электропровода над парковкой и те с грохотом падают на безмолвные коробки машин. Поразило Чирика, что ни одна из них не заорала, словно все стояли обесточенные. Тут, бывает, чихнешь, и срабатывает сигнализация. Или сама по себе, да в самый неподходящий момент!
Несколько машин, попавшие под гигантский резак, торчат радиаторами к небу, словно прося о помощи, похожие на больших рыб, выброшенных на берег моря волнами. Какая-то огромная тень накрыла детскую площадку, клумбы и качели. Чирик подумал, что тень от дома, но, приглядевшись, увидел, что тень эта пребывает в движении и что это вовсе не тень, а какая-то непонятная волна, серая, плотная, всё сметающая на своем пути.
— Крысы!
Чирика аж передёрнуло от брезгливости.
— Бегут, твари! — сказал он себе. — Но не из корабля, а из дома. Значит, капут домику № 48!
Крысиная волна, сужаясь, уходит куда-то под землю. Там эти твари найдут себе временное пристанище, переживут «марсианские хроники». Чирик всё это видит с высоты своего положения. Закинув за спину рюкзак, он упрямо лезет и лезет вверх по металлическому трапу, не понимая, зачем и с какой целью? Спроси его сейчас: Чирик, идиот, куда ты лезешь, рискуя своей глупой молодой головой, для чего, он не ответит. Какая идея его захватила? Пробраться наверх и поглядеть изнутри — что это за чудо-юдо такое болтается над Москвой, столицей, блин, его Родины, Российской Федерации, удовлетворить любопытство?
Чёрта лысого! В подкорке ушлого Чирика пульсирует мысль иная, но он её всячески отгоняет: а вдруг там, в этой инопланетной железной дуре есть, чем ему поживиться? Да хоть чем-то крошечным, миниатюрным, да пусть с мизинец, а лучше — с ладонь размером? Пусть мелкая, но ведь с инопланетного корабля, эксклюзивная какая-нибудь штучка, ничтожная вещичка с другой планеты, и цены ей не будет, потому что такой вещички-штучки нет ни у одного человека на Земле! И Чирик тут первый, как Христофор Колумб, открывший Америку. Тот рискнул и вошёл в историю. А мог ведь дома сидеть, держаться за бабью юбку и ни о какой Америке не помышлять. А так — первый! Всё твое, бери, не хочу! Как в песне «Аббы»: победитель получает всё!
Вот эта шальная, бахвальная, разгульная мысль и блокировала логику Чирика, затормозив импульсы, которые слал ему мозг в порядке самосохранения: Чирик, от обитателей этой железной кастрюли может исходить смертельная опасность! Чирик, беги отсюда, пока не поздно! Ты давно на мушке и те только ждут момента, чтобы стереть тебя в порошок.
А он, глупый, не слышит или не хочет слышать, и лезет и лезет на рожон, куда-то в самую пасть дракона, пожирающего всё живое. И чем громче орёт ему инстинкт самосохранения, чем страшнее пугает Чирика — ты поплатишься жизнью, с тебя шкуру сдерут, — тем быстрее лезет Чирик по трапу, тем сноровистей перебирая руками и переступая ногами! А вот тут дело профессиональной чести — кто кого? Раз тебя сразу не срезали, есть шанс.
Глава 17
Кошмар в Останкино
Работники прокуратуры Семёнов и Бубукин ехали в Останкино через Дмитровское шоссе, фактически, в объезд, так как на Проспекте Мира скопилась военная техника и проезд был ограничен. В салоне было
