этом плане Петру Борисовичу никогда не было отказа!
В самом начале подозрительный Бугровский мучился и терзался сомнениями, будучи уверенным, что так она старается из-за его денег. Мысль, что из него хотят сделать посмешище, превратить в дурака-«папика», развести на деньги, как говорили в его среде, была невыносима. А тут еще всю Москву заклеили рекламой банка: «Вас любят не за деньги, но лучше, когда они есть». Ясное дело, лучше! И Катька, вероятно, так считает, поэтому и выбрала его?
С детства у него была кличка — Бугор. И не только из-за фамилии. Он всегда и везде верховодил. В пионерском лагере был председателем отряда, командиром «Зарницы», в институте — старостой. В советское время быстро сделал карьеру сначала по комсомольской линии, а потом и по партийной. Окончив Академию Общественных наук, стал секретарем партийной организации сперва на своей тогдашней работе, а потом и в горкоме Москвы. Перестройка его напугала. Горбачев и Яковлев поставили под сомнения все идеалы, а которые он верил, а «Огонёк» Коротича с его разоблачительными статьями про жизнь в СССР окончательно их добил.
Когда разрешили кооперативы, он стал мучиться сомнениями — идти или не идти в частный бизнес? А если это уловка властей? Как во времена ленинской Новой экономической политики? Ты вылезешь, не рассчитав, не предусмотрев всего, а тебе — по шапке. В то время он был уже не маленьким начальником, отвечал за создание этих самых кооперативов, назначения которых он не понимал и которых боялся, как чёрт ладана.
В один прекрасный день к нему на приём пришли трое достаточно бедно одетых молодых людей, и с провинциальной прямотой, а они прибыли в Москву откуда-то из Сибири, предложили стать соучредителем их новой фирмы. Давали ему долю в 40 процентов. Бугровский опешил: от чего сорок? Оказалось, так щедро ему платили за информацию об одиноких пенсионерах с отдельными квартирами. План у пацанов был простой: они обязуются кормить их и поить от пуза, лечить и до самой смерти оплачивать за них квартплату. За эти старания те передают им свое жилье в собственность.
Пацаны его звали «уважаемый», всячески показывали свою от него зависимость и он, хоть и не сразу, но согласился на их условия. По большому счёту, стать «крышей» для пацанов, защитить их пока что эфемерный бизнес от бандитов и ментов, ему на его должности было довольно легко.
Так началось знаменитое предприятие «Социальная забота», о котором раструбили газеты и телеканалы. Как он вскоре уяснил себе, трое сибирских малявок без образования, проживавших в общаге, ставили задачу предельно быстро обогатиться. А быстрое обогащение, как понял их Бугровский, могло наступить только в случае быстрого ухода на тот свет их подопечных бабушек-дедушек. Тогда деньги потекут рекой, потому что в руках пацанов окажутся дефицитные квадратные метры.
Бугровский выторговал у малявок право «первой ночи» касательно антиквариата и мебели. Без его разрешения из квартир опекаемых ничего не вывозилось и не ввозилось. Мебель, картины, антиквариат изымались тоннами. Все шло на специальный склад, который Бугровский арендовал на свое имя и куда он приглашал оценщиков и любителей старины из ментов и ответственных чиновников, желающих ее приобрести.
Так продолжалось лет десять. Деньги текли к Бугровскому рекой: старики в Москве и области не переводились. Малявки приобрели пентхаусы в центре Москвы, обзавелись кто «инфинити», кто «лексусами», стали хозяевами недвижимости на Рублёвке, пристрастились к кокаину и к девушкам-моделям, а на пятидесятилетие Бугровского, будучи на хорошем взводе, преподнесли ему милый подарочек — мешочек с золотыми коронками, штук этак 300! С каким намеком был подарок, Бугровский так и не понял.
Подарок он принял, не моргнув глазом, но стало ясно, что с «бабушками» пора завязывать, добром дело не кончится. Как в воду глядел! Через три дня в «Комсомольце» появилась статья — «Как позаботились о бабе Мане» с фотографией могилы бабушки, которая скоропостижно ушла на тот свет через два дня после подписания договора о социальном обеспечении, да еще, по уверениям соседей, лишилась золотых коронок.
А через три дня после выхода статьи Бугровского вызвали в прокуратуру на допрос.
Пацанам дали по десять лет, а Бугровскому удалось «отмазаться», хотя эта история стоила ему больших нервов. Успев выйти из числа учредителей фирмы, он по бросовым ценам продал склад с добром, а мешочек с коронками нарочно держал в кабинете на видном месте, имея ввиду, что если придут, он добровольно его отдаст, объяснив, что это — подарок от малолеток. Картины старых мастеров, бриллианты и золото он заранее припрятал в банковскую ячейку, открыв её на имя тестя.
Правда, где-то с полгода он вздрагивал ночами, когда на его двадцать второй этаж поднимался лифт. На этаже они приобрели с женой три квартиры и зарился на четвёртую в четыре комнаты, в которой жил один придурок с еврейским именем и русским отчеством — Абрам Иванович Воровский с сыном-дауном. Не случись осечка с закрытием фирмы Бугровского, имел бы тот большие проблемы со своим крутым соседом. Они, правда, и до этого были. Однажды Абрам Иванович спросил Бугровского: почему сосед не моет полы в общем коридоре? Бугровский, не сказав ни слова, взял его за шиворот, развернул и дал хорошего пинка. На следующий день Абрам Иванович завёл бультерьера по кличке Бонни. В тот же вечер у лифта его встретил Бугровский с пистолетом в руке.
— Учти, козёл, — сказал он вместо «здрасьте», — если твоя хрюшка лупоглазая тявкнет в мою сторону, прострелю ей череп.
И с клацаньем передернул затвор «макарова».
Пацаны оказались людьми порядочными и «уважаемого» не заложили. Бугор им был за это благодарен, и лет пять слал им в тюрьмы подарки на праздники — на Новый год и на День Победы.
Видимо, за эту его доброту и щедрость жизнь наградила Бугровского Катенькой, этим чудом природы. Она не любила причёсывать свои роскошные непослушные волосы, и по квартире ходила растрёпанная, босиком, что не портило её совершенно. Еще она любила изображать Еву в Едеме — встречала его совершенно голой. У нее были огромные голубые глаза, движения медленные, как у пумы или рыси, губы сладкие, как клубника. С её появлением в жизни Бугровского мир расцвел яркими красками. Просыпался теперь Бугор с радостью и ощущением счастья, зная, что вечером он будет снова и снова ласкать свою девочку, а она — его.
Чтобы не мотаться к ней в Теплый Стан и не тратить драгоценное время, потерявший голову Бугровский снял для неё, не торгуясь, однокомнатную квартиру во втором подъезде своего дома, конечно же, рискуя. Но кто не рискует, того не любит Катенька! И та оценила его поступок. Спасибо председателю правления, он подсказал, что люди собираются квартиру сдавать.
Теперь он пропадал у неё все вечера. Время они проводили исключительно в постели, по квартире ходили голые, как Адам и Ева и прерывали любовные игры только на еду. Поев, снова кидались в объятия друг друга. Катька была в сексе неутомима. Но и он не отставал, как это ни странно. Проявлял чудеса выносливости. Куда что девалось — одышка, аритмия, проблемы с поджелудочной? Всё, что лечил в дорогих санаториях, паля несусветные деньжищи, перестало болеть в одночасье. Таким здоровым и крепким физически Бугровский себя не помнил, наверное, со школы.
Но в последнее время Катька стала капризничать. Нет, она не требовала его развода с женой, понимая, что за этим может последовать. Зато требовала, чтобы иногда он оставался у неё на ночь. «Ты уходишь, а я тебя опять хочу, — призналась она, — Мучаюсь, мучаюсь, не могу заснуть. Приходится себя ласкать часами, а это так скучно».
От такого признания голова Бугровского пошла кругом. И тогда он сделал ей царский подарок, пообещав подарить целую неделю с вечера 17 августа до утра 25-го. Утром 17-го жена с детьми улетала в Тайланд на восемь дней. Чтобы та не докучала звонками, сказал, что 17-го вечером он летит на Сицилию по делам.
Короче, все получалось так, как он и запланировал. Утром отвёз жену и детей в Шереметьево, заехал в офис, разобрался с неотложными делами, а потом позвонил Катеньке и от её сладкого голоса, от мысли, что так много ночей они будут вместе, на него накатило такое острое желание, что некоторое время он не мог встать с кресла, опасаясь смутить свою немолодую секретаршу, зашедшую в кабинет убрать посуду.
