Бугровский представил, как бы отреагировала та, увидев своего начальника, разгуливающего с нагло выпирающей ширинкой и самодовольно усмехнулся, мол, знай наших!
— Старушка, — сказал он ей мысленно. — Старый конь борозды не портит.
И уже идя к машине, вспомнил, что «старушка» младше его лет на пятнадцать.
Чёрный джип «Инфинити» он оставил во дворе дома на Первой Останкинской, чтобы замести следы. Жена в отъезде, но кругом глаза и уши. Зачем, спросит, ходил в соседний подъезд, к кому? Когда перебегал дорогу, встретил соседа по подъезду Юрку с легендарной фамилией Гагарина, люмпена-писаку и сделал вид, что его не узнал. Тот глянул на него с удивлением, но промолчал.
На волейбольной площадке татары-дворники с хохотом и свистом обыгрывали молдаван-строителей. Во дворе висел весёлый тарабарский мат. Мячик, отскочив от сетки, взлетел в небо и Бугровский, проследив его маршрут, увидел на небе серебряную точку, блеснувшую в лучах предзакатного солнца над самым шпилем Останкинской телебашни. Самолёт? Или цеппелин? Да нет, откуда у нас цеппелины? Вертолёт ГАИ? Для вертолёта крупноват, да и высоковато.
Пока Бугровский разглядывал точку, она сместилась на довольно значительное расстояние правее и ниже. Скорость порядочная, подумал Бугровский и тут же себя выругал: ёлки-палки, его ж Катька ждёт, а он ворон считает!
К Катьке он заявился, как и обещал, в десять вечера. До одиннадцати они кувыркались в постели, предаваясь любовным утехам. В 23–30 Бугровский отправился в душ, куда через несколько минут попыталась забраться и Катька, требуя новых ласк.
— Э-э, Катюня, — охладил ее пыл. — Остынь. Мне домой пора.
Его неожиданно перестала вдохновлять мысль, что он пробудет до утра в этой крохотной надушенной голубятне, без милых его сердцу предметов антиквариата и фолиантов в кожаном переплете, а главное, без сейфа с деньгами. Всё, что Катька могла ему дать, она дала, что тут ещё делать?
— Домо-ой? — спросила та с угрозой в голосе, всё поняла, девчонка.
Но локаторы битого жизнью Бугровского не уловили опасности.
— Кое-что дома поделать, — сказал, не задумываясь о том, что говорит.
Потому и обалдел, когда голая Катька треснула ему по башке мокрой мочалкой. Да не играючи, а со всей силы!
— За что? — закричал он. — С ума сошла, дура!
— Ах, это я — дура? — Катька неожиданно вцепилась ему в волосы. — Он уходит, а я — дура! Ах ты, гад!
Бугровский попытался вырваться:
— Ты пьяна, что ли, Катька?
— Я пьяна? Ах, я пьяна? А ты — трезвый? Трезвый, трезвый, трезвый! — кричала Катька, сопровождая свои вопли ударами острых кулачков по голове и плечам Бугровского, а тот, обалдевший от такого напора, никак не мог сбить неожиданно воинственный пыл своей подружки и только махал по-бабьи руками, защищая голову. Он не узнавал свою Катьку. Превратившись в разъярённую мегеру, не похожая на прежнюю милую, ласковую, губастую девочку, какая-то незнакомая женщина с перекошенным лицом, старалась больнее двинуть Бугровского и два-три точных ее удара пришлись ему в грудь, сбив дыхание.
Не робкого десятка Бугровский, однако, так растерялся, что не сразу и сообразил, что ему делать. Вытянув руки, защищаясь от Катькиного яростного и злобного напора, он, изловчившись, сильно пихнул её. Та, не ожидая удара, отлетела с грозным клекотом, ударилась спиной сперва о зеркало, потом о кран душевой и, свернув его на сторону, осела на пол со стоном. Хлынула в разные стороны вода и вдруг в ванной, мигнув, погас свет.
Ошалевший от такого поворота дел Бугровский перешагнул через упавшую Катьку и как был, голый, мокрый, раздражённый всей этой чудовищной историей, попытался выйти, но ударился головой о дверь. Заорав от боли, ввалился в прихожую и увидел, что и тут нет света. Не работал телевизор, не горел у постели ночник, было темно и тихо, только в ванной с шумом лилась вода. Настроение Бугровского было напрочь испорчено Катькиной глупостью. На кухонном столе среди останков их с Катькой пиршества стоял недопитый «Казумян». В квартире странно пахло. Бугровский почувствовал слабость в ногах и шум в голове.
— Всёе из-за этой дуры, — сказал он, мстительно фиксируя, как из ванной комнаты вытекают потоки воды. — Залей, залей квартиру! Фиг ты у меня получишь на ремонт!
Катька молчала, видимо, решила его извести.
— Ну-ну, попробуй! — сказал Бугровский. — Пупок не развяжется?
В окно кухни ударил яркий свет непонятно откуда взявшихся прожекторов. Бугровский от неожиданности закрыл руками голову. Опять какие-то твари фейерверки пускают! На сгибающихся ногах, чувствуя непонятную тяжесть во всём теле и необъяснимую сонливость, доплёлся до стола, держась за стенку и, пеняя на нервное расстройство, хорошо приложился к горлышку коньячной бутылки. В голове резко прояснилось, он даже взбодрился, а, взбодрившись, решил Катьку простить, понимая, что ей и без того досталось.
— Катька! — крикнул он. — Хорош в молчанку играть, дурилка картонная! Скажи громко: милый- любимый, я виновата, больше не повторится! Так и быть, прощу твои кульбиты!
Ответа не было. Обиженная Катька молчала.
— Ну не дура ли? — сказал Бугровский громко и распахнул дверь ванной. В свете заоконного прожектора он увидел, что голая Катька лежит на полу, уткнувшись лицом в коврик, и не подает признаков жизни. Бугровский нагнулся к ней и повернул её голову.
Глаза у Катьки были закрыты, она не дышала.
— Убил! — вступило в голову Бугровского. И тут же: — Ну, ты попал, Петя!
Он представил, что сейчас начнется, какая закрутится карусель! Милиция, судмеэкспертиза, понятые, кто, что, откуда? Следователи, охочие до подробностей, станут задавать вопросы, сально улыбаясь и подмигивая друг другу. Как давно, папаша, вы знакомы с потерпевшей? Сколько лет вы состояли с ней в незаконной связи? Сколько раз, каким способом? Это правда, что ваша дочка младше вашей любовницы?
Налетит саранчей «жёлтая» пресса, вся эта плотоядная, голодная, немытая сучья стая папарацци, защелкают затворами камер, заурчат от вожделения, почувствовав запах жареного. А какие появятся заголовки в их сраных газетах! На целые полосы! Он даже реально представил их себе:
«Известный коллекционер Бугровский насилует и убивает ни в чём не повинную девушку!». «Жертва и палач состояли в незаконной связи целых пять лет!». «Красавица убита в припадке ревности маньяком и садистом Бугровским!». «Любовные утехи старого извращенца закончились смертью его юной жертвы!».
— Бли-ин, — наступило у Бугровского прозрение, — сообщат жене! Та дознается, что снял бабе квартиру, купил машину. Она ж меня со свету сживёт! Засудит, стерва, лишит последних трусов!
Он воровато оглянулся по сторонам и сказал себе: Бугровский, быстро уноси ноги, забирай свои вещи, стирай быстро отпечатки пальцев! В конце концов, не так много людей знают о твоей связи с Катькой, Бугровский старательно шифровал свои с ней отношения, умело заметая следы и обрубая концы. Практически ни с кем её не знакомил, боясь, что уведут, разве что, с двумя-тремя приятелями, да те, вероятно её и не помнят. Но ведь найдут, шептал ему внутренний голос, найдут тебя по спектральному анализу запаха, по коду ДНК, по структуре волоса, по какому-нибудь пятну спермы на простыне. Нет спасения от розыскных нанотехнологий! Единственное, что остаётся — спалить эту чёртову квартиру, сжечь её дотла! Чтоб концы да в воду!
А вот это идея! Не в символическом смысле, а в реальную воду. Пусть льётся, пусть заливает квартиру, кухню, прихожую, балкон, он знает, что он сделает. Он включит все электроприборы, и он их, действительно, включает по ходу дела: плиту, электрочайник, миксер, фен, электрогрелку (у Катьки из-за сосудов даже летом мёрзли ноги), тостер, ночник у развороченной постели, утюг, пылесос, её ноутбук, Катькины электрощипцы для завивки волос, электробигуди и на всякий случай — её вибратор на батарейках, хлебопечку, в которой та готовила его любимый хлеб с луком, — а когда снова дадут свет, что-
