судьба — жить мне или не жить, я стал вспоминать всё, что было. Всю свою жизнь я прокрутил мысленно. И я понял, как много бед я принёс людям. Я даже подумал, что это всё за мои грехи, за те страдания, которые я причинял близким, вам, в том числе. И вы знаете, впервые в жизни я попытался обратиться к Господу нашему, чтобы отмолить их. Я говорил себе: Пётр, если ты выживешь, то лишь благодаря искренней и честной молитве, в которой ты попросишь у Всевышнего искупления за все прегрешения прошлой твоей жизни.
— Свежо предание, да верится с трудом, — сказал Барон, демонстративно перевесив автомат из-за спины на грудь. — Если хочешь правду, Бугровский, то слушай. Легче представить тебя в роли палача, чем жертвы.
— Слушайте, ладно вам, это всё ваши старые соседские дела! — попытался урезонить Барона Доктор. Но тот его не слышал.
— И знаешь, что я тебе скажу, Бугровский? Я не верю ни одному твоему слову. Вот так-то. Занесите в протокол, как говорится. Все твои стенания не стоят и гроша, я эту фальшь всеми фибрами чувствую. Я выскажу командиру своё особое мнение: тебе не место в отряде и ты должен отсюда уйти.
— Барон, будьте любезны! — Доктор пытался отвести его в сторону, но тот не давался и продолжал говорить.
— Слушай меня внимательно, Бугровский! Хватит вешать лапшу на уши про свои мучения в застенках. Не с твоими наворованными деньгами и не с твоим звериным характером мучиться. Командир у нас добрый, он может тебя пожалеть и взять в отряд. Но знай, я буду следить за каждым твоим шагом. Днём и ночью. И, честное слово, если что замечу, я с большим удовольствем пришью тебя лично. А твою смерть спишут на марсиан.
— За что вы меня так? — опешил Бугровский.
— Знаешь, как моя бабушка говорила, когда наказывала в детстве? За старое, за новое и за три года вперёд. Вот так-то. Знал бы за что, сразу убил. И, думаю, ты прекрасно помнишь, за что. И не устраивай тут спектакль. Театр одного актёра! Москва слезам не верит! Твою волчью породу я хорошо изучил и твоим слезам юного барашка не верю. Где-то стукнулся о косяк, обосрался от страха, прятался, а теперь сочиняешь, что тебя пытали. Впрочем, за все те мерзости, которые ты творил, это почти как условный срок для убийцы ребёнка.
И сказал Седому:
— Ты на посту, а я сдам этого хитреца с рук на руки. Чтоб не сбежал. Чую лажу, как говорится.
Бугровский с ненавистью смотрит Барону в спину, скрипит оставшимися после удара Зэппа зубами и жалеет, что в его руке нет «макарова». Барон, почувствовав затылком его взгляд, резко оборачивается, наставив на него фонарь, и, видя глаза Бугровского, горящие ненавистью, недобро усмехается. Бугровский, ругая себя за неосмотрительность, закрывает глаза рукой.
Управдом, решив, что Бугровскому плохо, бросился к нему.
— Идёмте, Пётр Борисович. Давайте вашу руку, вам, вероятно, трудно идти после пыток? Мы вас представим нашему командиру.
Бугровский изобразил на лице такую слащавую улыбку признательности, словно Управдом был сладкой патокой.
— Спасибо вам, Борис Аркадьевич! Я так рад, что и вы тут. Самый разумный человек, какого я встречал на моём жизненном пути. Когда мне сказали, что в первом подъезде сформировался отряд мстителей, я не поверил. Я ж тут всех знаю, как облупленных. Такие все уроды! Спрашивается, какие там могут быть партизаны, если ни один мудак, проживающий в нашем подъезде, даже оружия в руках не держал!
Управдом сделал движение плечом и Бугровский увидел у того под мышкой воронёную сталь автомата неизвестной конструкции.
— И сколько вас таких героев? — спросил его Бугровский.
— А сколько тебе надо? — вместо Управдома ответил Барон, который не спускал глаз с Бугровского. — Кстати, Бугор, а тебя что, не усыпляли?
— Как усыпляли? В каком смысле? — Бугровский не понял вопроса. — И кто меня должен был усыплять?
— Значит, на вас тоже не подействовал газ инопланетян, — сказал Доктор и спросил Бугровского. — Чем вы занимались два часа назад? Можете вспомнить?
У Бугровского задёргалось веко. Конечно, он вспомнил! Катькой он занимался. Он сзади, а она на коленях.
— Читал… Этого, Транквилла, «Жизнь двенадцати цезарей». А вам зачем?
Доктор попытался ему объяснить, как развивались события той ночью. Инопланетяне усыпили жителей, устроив настоящую газовую атаку. Сам он спасся, закрыв лицом мокрым полотенцем. Не взял газ Доктора, который выпил пару рюмок коньяка «Арарат». Абрам Воровский, он же теперь Барон, кипятил молоко сыну, но тут погас свет, и молоко попало на раскалённую плиту. Вонь была страшнейшая и она, по всей видимости, перебила действие газа. Это его и спасло.
— Командир нас научил. Нужно взять полотенце, намочить в воде и так дышать. Он так сделал и его газ не взял.
— А кто у нас командир? — спросил Бугровский.
— У нас! — вспыхнул Барон. — Ещё неизвестно, будешь ли ты у нас?
Абай Елдос, таджик-не-таджик, который тоже в отряде, отличный, кстати, стрелок, продолжал свой рассказ Доктор, дрых в подвале, накрывшись молитвенным ковриком, который привёз в Москву с родины. От предков ему достался, от бабушки с дедушкой. То ли газ в подвал не дошёл, то ли намоленный коврик защитил парня, но и с ним ничего не случилось.
Управдом делал на ночь ингаляцию, лечил астму, дышал настоем эвкалипта, алоэ и вьетнамского бальзама «Звёздочка». Ничего не почувствовал. Как спасся пацан Лёшка, никто не знает, а тот не говорит. Судя по запаху, курил, засранец, марихуану, инопланетный газ не взял земную дурь. Седой принимал на ночь горячую ванну. Всё было в пару и, опять же, газ не подействовал. Правда, чуть не утонул, когда дом тряхнуло.
Чирик, малый из «Мослифта», как представил его Доктор, глушил в гостях в первом подъезде дорогущий виски двадцатипятилетней выдержки и сонный газ его тоже не взял.
Та-ак, мысленно подсчитывает Бугровский численность отряда — раз, два, три, пять… Сколько ж тут народа? Сосед его, даун этот, с ним он лично разберётся, когда всё закончится, попросит ребят Зэппа из пыточной показать своё мастерство перемалывать кости. Потом этот — художник, вечно со своей «волгой» конченой во дворе возится, её давно на свалку пора, небо коптит только! Дальше. Жирный доктор-армяшка, таджик какой-то, Чирик, неясно, откуда взявшийся фрукт, председатель кооператива, командир… Всё, что ли? И чего Зэпп испугался, их семь или восемь человек всего!
— Кстати, Чирик куда-то исчез. После своего чудесного спасения.
— Как это исчез? — не понял Бугровский. Минус один!
— Когда за ним гнались инопланетяне, это было на крыше и почти его настигли, командир и Барон, натравили на них из засады бультерьера Бонни…
— Ты должен помнить мою собаку, Бугровский, — сказал Барон.
Тот обрадовался:
— Да, да, конечно помню! Милый такой, симпатичный пёсик…
— …которому ты пообещал прострелить башку, если он хоть раз залает.
Бугровский поёжился, а Доктор продолжал свой рассказ:
— Пёс схватил одного за руку, за ногу цапнул другого, перегрыз горло третьему, пока четвертый не направил на него ствол странного аппарата, после чего пес просто исчез. Взвизгнул и исчез, как будто его и не было. Командир успел выбить страшное оружие из рук преследователей, и оно упало куда-то во двор. Чирик потерял сознание, его стали приводить в чувство, а когда привели, он исчез.
— Не мог же он испариться! — сказал Бугровский. Наверняка, этот Чирик и обесточил корабль, стащив что-то там из реактора. И, скорее всего, исчез вместе со струпциной. Зэпп говорит, что она из чистого золота. Если это так, то об осмысленной и продуманной диверсии говорить не приходится. Просто
