Связники, посланные в ФРГ, чтобы восстановить контакты с законсервированными агентами, вернулись обратно ни с чем. Одни бывшие внутрилагерные осведомители без долгих разговоров пытались передать наших посланцев полиции. Другие категорически отказались работать с советской разведкой и в ответ на попытку принудить их к этому пригрозили немедленно донести на связников немецким властям. Третьи срочно сменили адрес или уехали заграницу. А один бывший осведомитель даже покончил жизнь самоубийством после посещения его нашим человеком.
Надо признать: акция «Реанимация» окончилась для нас полным провалом. И случилось это в первую очередь по нашему недомыслию. Дело старое, чего греха таить! Разведуправление упустило из виду, что в ФРГ обстановка вокруг военнопленных резко изменилась. В 1956 году боннский канцлер Конрад Аденауэр инициировал принятие парламентом широко разрекламированного закона. В соответствии с ним амнистировались все лица, совершившие преступления против германского государства в период пребывания в плену у противника. Почему? Да потому, как считали западногерманские власти, соотечественников, попавших в полон, советские административные и репрессивные структуры вынудили сделать эти преступные деяния. Агенты НКВД-НКГБ и советской военной разведки также автоматически освобождались от наказания.
В ходе акции мы еще раз убедились, насколько советские воины оказались сильнее духом своих противников. Среди наших пленных тоже, конечно, имелись и изменники, и лица, связавшие свою судьбу с гитлеровскими спецслужбами. Но ими были, как правило, убежденные враги существовавшего в Советском Союзе режима, готовые сотрудничать с кем угодно, лишь бы нанести ущерб коммунистической системе, не считаясь с тем, что их действия в первую очередь бьют по безопасности России и других входящих в СССР республик, а также по простым людям, населяющим эти государства. Между тем для подавляющего большинства наших воинов, попавших в гитлеровский плен, характерными были, и это объективно зафиксировано во множестве немецких документов, тысячи случаев бегства из неволи, создание подпольных антифашистских групп Сопротивления в лагерях, взаимная поддержка и выручка, патриотизм и героизм.
Я могу честно засвидетельствовать, что ничего подобного не было у немецких пленных, содержавшихся у нас. И быть не могло, ибо в отличие от нас их не объединяла и не поддерживала в трудную минуту высокая идея.
Мне пришлось наблюдать, как проходило массовое возвращение на родину из Советского Союза пленных австрийцев, служивших в гитлеровской армии. Оно было проведено в короткий срок — конец 1953 -го — начало 1954 года.
Пленные были отпущены по просьбе австрийского правительства в преддверии подписания с Веной государственного договора. Этот документ вступил в силу 27 июня 1955 года. Хочу напомнить, что он включил в себя обязательства СССР, США, Великобритании и Франции уважать независимость и территориальную целостность Австрии и австрийское правительство, не допускать деятельности фашистских организаций и обеспечить демократические свободы. Парламент дунайской республики тогда же принял конституционный закон о постоянном нейтралитете Австрии. Так вот, об этом важном документе австрийская сторона поспешила забыть и оказалась ныне в атлантических объятиях.
Однако вернемся к далеким дням середины пятидесятых. Десятки эшелонов с пленными прибывали в Вену и другие крупные города страны. Их встречали федеральный президент Теодор Кернер и члены правительства. Толпы австрийцев забрасывали приехавших цветами. В их честь воздвигались триумфальные арки. Многих вполне здоровых «жертв большевизма» укладывали на носилки и доставляли к автомобилям «скорой помощи» на руках. Проводились многолюдные митинги и собрания.
Я сожалею, но вынужден по правде сказать, что возвращение военнопленных вылилось в шумную и недостойную антисоветскую и антирусскую кампанию. Выпускались клеветнические кинофильмы, издавались десятки книг, публиковались сотни репортажей об «ужасах советского плена». Все вернувшиеся получили бесплатные путевки в санатории, их без очереди, как «героев борьбы с коммунизмом», устраивали на работу…
И невольно вспоминалось, как плохо принимали у нас своих воинов, имевших несчастье попасть в немецкий плен, с каким подозрением отнеслись к ним, как многих направляли в проверочные и фильтрационные пункты и другие учреждения, а затем немало ни в чем не повинных людей перегоняли в следующий круг ада — настоящие концлагеря на долгую отсидку. А ведь почти все военнопленные, прежде чем оказаться в фашистской неволе, уже внесли конкретный вклад, в ряде случаев значительный, щедро политый собственной кровью, в достижение нашей великой Победы.
По возвращении из ГСВГ осенью 1958 года я был назначен на должность начальника направления управления оперативной разведки ГРУ Генштаба ВС СССР. Здесь я мог полностью использовать свой опыт, полученный в годы войны и во время службы в разведструктурах армии, фронта, центрального аппарата, а затем в группах наших войск в Австрии и Германии.
Дело у меня спорилось, и я был доволен своим положением.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Не прошло и двух лет, как высшая воля в лице моих начальников вновь вмешалась в мою жизнь и круто изменила судьбу…
Под «крышей» посольства
В середине октября 1960 года меня вызвали в управление кадров и настоятельно рекомендовали поехать в зарубежную командировку. На выбор предложили две должности: советника по разведке при разведуправлении Генштаба вооруженных сил Чехословакии или военного, военно-морского и военно- воздушного атташе при посольстве СССР в Швеции.
Обе должности меня не устраивали. У меня были далеко не полные представления о современной войсковой разведке, ее силах и средствах. Я не знал чешского языка, не имел представления о структуре армии ЧССР. На изучение всех этих сложных вопросов фактически не отводилось ни одного дня, так как выезжать к новому месту службы нужно было через неделю.
Не лучше обстояло дело и со вторым предложением. Шведский язык, равно как и нравы и обычаи этого скандинавского народа, история и культура Швеции были мне неизвестны. Почти ничего не знал я и об армии этого государства. В моей голове, конечно, отложилось кое-что после прочтения пушкинской «Полтавы». А об основах дипломатической службы я мог судить по давным-давно прослушанным лекциям генерал-лейтенанта А.А.Игнатьева, царского военного атташе в Париже в 1914–1918 годах, автора широко известных мемуаров «Пятьдесят лет в строю». Но этого, понятно, было мало для успешного решения военно-дипломатических, представительских и специальных задач в нейтральной стране, занимавшей далеко не последнее место в ряду развитых капиталистических государств.
Имелась еще одна причина, заставлявшая меня отказаться от почетной службы в Швеции. По понятным соображениям я не говорил о ней начальству. Дело в том, что это благополучное скандинавское государство считалось «гиблым местом» для советских разведчиков, и военных, и политических, из внешней разведки ведомства государственной безопасности. Слишком часто терпели там провалы наши разведывательные резидентуры.
Конечно, тут главную роль играли не козни «нечистой силы», а то обстоятельство, что шведское правительство еще до войны сумело создать сильную, хорошо слаженную службу контршпионажа, которая действовала весьма эффективно. И давно уже не составляло секрета, что она, эта служба, была нацелена главным образом на разведывательные структуры Кремля.
Конечно, мои возражения не приняли.
— Или то, или это, — настаивали мои начальники. — Не ты первый, не ты последний. Не боги горшки обжигают. Освоишь, изучишь, привыкнешь.
Не сработал и мой главный козырь, на который, признаюсь, я очень рассчитывал. За десять лет моей службы в Австрии и Германии, где я вплотную соприкасался с противником, меня на Западе наверняка расшифровали. Ведь среди моих помощников были и двойные агенты.
— Ну, вот видишь, — легко расправились с моим коренным доводом мои мудрые шефы, — такой опыт поможет тебе работать в любой стране.
