Она посмотрела туда: пол в склепе раскололся по тысяче различных линий, земля разверзлась, и послышался рев могучих вод. Океан расплавленного огня пылал в пропасти под ней и вместе с криками проклятых и победными кличами демонов являл собой вид более ужасный, чем воображали монахини, каясь перед матушкой за грехи. Миллионы душ корчились в горящем пламени, а когда кипящие валы бросали их на несокрушимые черные скалы, они от отчаяния разражались богохульствами. И эхо громом проносилось над волнами.
— Отпустите ее! Теперь моя очередь! — призрак чернокнижника бросился к своей жертве. Какой-то миг он держал ее над пылающей бездной, потом с любовью взглянул ей в лицо и заплакал, как ребенок. Но это была лишь мгновенная слабость. Он вновь сжал ее в своих объятиях, а затем в ярости оттолкнул от себя. А когда ее последний прощальный взгляд коснулся его лица, он громко возопил:
— Не мое преступление, но религия, что исповедуешь. Ибо разве не сказано, что в вечности есть огонь для нечистых душ, и разве ты не подвергнешься его мукам?
В этот миг сомнения и страха монашка вспомнила о молитве «Pater Noster» и, как только сотворила ее, ощутила в себе неведомую доселе уверенность: океан огня пропал, руки мертвецов сразу убрались с ее груди, и теперь только холод склепа напоминал о том, что она стоит голая среди ожившего мяса и костей.
Потом ей показалось, что потолок прохудился, и густые капли липкой, вонючей слизи потоками полились сверху вниз.
— Боже! Спаси меня! — успела сказать монашка, прежде чем призрак сэра Гая толкнул ее в бездну. Ave Maria, gratia plena! — Читала она молитву. — Dominus tecum; benedicta tu in mulieribus, et benedictus frustus ventris tui, Jesus.
С каждым новым словом мертвецы исчезали, могилы над ними смыкались.
— Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora nostrae!
Призрак чернокнижника ушел между плит.
— Pax vobis, in homine Domini, — сказала она вновь. — Мир вам, во имя Господне.
Старики исчезли из вида, тела упали в гробы, свет померк, и обитель смерти опять погрузилась в свою обычную тьму.
Был только слышен голос чернокнижника из-под плиты:
— Судьба свершилась, и жертва может удалиться с честью.
Девушка стремглав бросилась из склепа на свежий воздух. Она не помнила, как выбралась из страшного склепа. На западе была видна одна-единственная яркая заезда. Это была та самая звезда, под которой родилась несчастная Катрина.
«Вот сейчас она упадет, и вместе с нею порвется ниточка моей жизни!» — думала Катрина, неподвижно уставившись на нее, затаив дыхание, и смотрела на небо до тех пор, пока плывущие облака не скрыли из вида ее свет…
Придя в чувство, монашка обнаружила, что лежит в церкви, голая, у самого алтаря. Брезжил весенний рассвет, и девушке захотелось как можно быстрее, тайком удалиться к себе из боязни, что ее застанут здесь.
— Ну вот, одним смертным грехом на моей душе больше! — Катрина пошла в свою келью. Рассвет был темным и угрюмым, плотные слои сумрачных облаков неслись по небесной тверди, а рев ветра ужасным эхом отражался от леса.
В тот же день она покаялась в грехах матери-настоятельнице, а та, в свою очередь, решила, что девушке в качестве покаяния придется перенести суровую порку, заодно и весомый повод появился. Книгу сэра Гая она предусмотрительно сожгла в печи.
«Мой сон оказался вещим! — поняла Катрина. — Меня публично высекут на аналое!»
Нравственно Катрина был раздавлена, уничтожена.
Ей хватило сил выйти за территорию монастыря, и матушка привратница не стала ее удерживать, не смотря на приказ матушки Изольды.
Катрина едва не спрыгнула в реку с моста. Грешница стояла, смотрела на воду и вдруг испытала непреодолимое искушение перебраться через перила и полететь вниз.
Но на этот раз Инкуб зря старался забрать грешную душу Катрины у него не вышло!
Темная вода притягивала монахиню к себе, обещая вечный покой, а ивы у реки шептали — Высекут! Высекут! Высекут!
Но у Катрины не хватило духа прыгнуть в воду.
Перекрестившись и прошептав молитву о спасении душа, она вернулась в монастырь.
Затворившись в своей келье, она, в ожидании расправы, предавалась строжайшему покаянию.
Матушка Изольда обещала зачесть мой подвиг во имя священной реликвии! Хоть не убьют!
Глава тринадцатая. Монастырская расправа
— Dominus, dimitte infelix Katrina pro omnibus peccata![174]
— Матушка Изольда, настоятельница Крейцбергской обители встала, подошла к окну кельи и открыл. Утро только зарождалось, так что небо было ещё полно звёзд, и лишь на востоке появилась бледная полоска. В монастыре было тихо, и как матушка ни напрягала слух, всё, что удалось расслышать — кудахтанье кур и далёкую матушки привратницы.
Скоро по всему огромному монастырю должна была закипеть бурная деятельность.
Внезапно келья показалась матушке Изольде тесной и душной. С неожиданной для самого себя решимостью Она выскочил в коридор.
«Катрина! — думала матушка. — Моя любимая грешница!» Она пошла в келью Катрины.
Катрина готова трижды проклясть, тот чертов день, когда прочитала заклинание и открыла черную мессу!
После такого Монашке стоило задуматься о том, что цепочка случайностей, которая происходит с нею в монастыре, вовсе не является случайностями.
Она и не догадывалась, что ее смущает Инкуб, враг рода человеческого.
В келье тишина.
Внезапно Катрина почувствовала чей-то пристальный взгляд, или чье-то присутствие. Но стоило мне обернуться, я не увидела ничего. Ничего!
И тут в келье появился призрак!
— Катрина, зачем же ты ходила в склеп? — призрак девушки и с петлей на шее сел на краешек кровати Хелен. — Я же предупреждала тебя!
— Хелен, я глупая женщина, — плакала Катрина, — сама заслужила расправу! Гореть мне в геенне огненной!
— Мы больше не увидимся! Береги свою грешную душу! — призрак исчез.
При виде толпы Катриной овладел ужас, и ей стоило большого труда побороть его. Она почувствовал близость Врага, замыслившего ее погибель и упорно толкающего ее снова в пучину, из которой она еле выбралась.
— Боже, прости меня грешную! — Катрина молилась перед неизбежной расправой. — Прости несчастную Хелен!
И тут в келью вошла матушка Изольда. Она была переполнена непонятным возбуждением.
— Te proschaeete[175]? — Матушка Изольда понимала, что расправа будет очень жестокой. — Сама понимаешь что будет и с тобой и со всем монастырем, если дать делу законный ход! Это наказание не так уж ужасно — и не искалечит тебя. Просто причинит боль. Не беспокойся ни о чём. Это всего-навсего порка, хоть и очень суровая, а я буду молиться за тебя.
— Я заслужила! Dominus est calida et iussit![176] Отвечала Катрина. Прощаю всем сердцем! Делайте все, как надо! Да пребудет с нами Господь!
— С утра займись своими обязанностями. После обедни — начнем! — Матушка перекрестила монашку и вышла из кельи.
