учебников тогда, когда у него возникнут вопросы: «кто он такой» и «для чего он пришел в эту жизнь»?
Если мы обратимся к учебнику биологии (9 класс), то в нем возрастное развитие объясняется как закономерный анатомо-морфологический процесс, в котором последовательность стадий предопределена и проходится одинаково всеми людьми от рождения до смерти. В учебнике рассматриваются 12 возрастных периодов от новорожденного до старческого возраста и возраста долгожителей. «В основу периодизации индивидуального развития положены биологические признаки или социальные принципы»[6], — утверждают авторы этого пособия.
Человек, в изложении материала учебника, развиваясь биологически, лишен духовных особенностей, он не переживает трудностей внутреннего роста. В его развитии все определяется анатомией и физиологией.
Если исходить из такого упрощения, то подросток получает для себя информацию о человеке только как о биологическом существе. Однако небольшой личный опыт старшеклассника уже подсказывает ему, что развитие человека гораздо более сложный процесс и связан он не только с телом, но и с духом человека. В учебнике биологии, как и в других школьных учебниках, нет места духу человека. Между тем, юноши и девушки вступают в период бурных переживаний, они учатся любить, дружить, определять свои устремления в жизни. Они мучаются, страдают, радуются, хотят понять и объяснить мир, переживают потери, крах иллюзий и строительство «воздушных замков», падение в бездну и взлеты на великолепные вершины.
Уважаемые коллеги, разве в подростковый период вы не переживали чувство покинутого одиночества, не страдали из-за того, что вас никто не любит и не понимает, не плакали ночью из-за боли мира, потому что вдруг открыли для себя, что в мире не все так хорошо, как казалось раньше? Как хотелось услышать ответы, на мучавшие вас вопросы, но ответы не обычные, а глубокие, как хотелось ощутить помощь и поддержку тех, кто сильнее и мудрее. Был ли рядом с вами этот кто-то сильный и мудрый или трудный путь пробуждения и роста духа приходилось проходить в одиночку?
Школьному учителю, объясняя физические, биологические или химические законы, обязательно нужно найти время для разговора о душе человека, ее развитии и становлении. Если учитель принимает основные допущения Гуманной Педагогики — Ребенок — явление Духа и Ребенок — носитель своей Миссии, то он не должен ограничиться на уроке только односторонней подачей учебного материала. Учитель не может «закрывать глаза» на духовные терзания и мучения своих учеников, отворачиваться от них и объяснять только привычками, нездоровым образом жизни, нарушением режима дня или плохим пищеварением?
Вот как описывает Павел Флоренский духовный кризис, который он пережил в 16 лет: «Хорошо помню, как в жаркий полдень я укрылся в лес на склоне горы по ту сторону Куры. Это был довольно крутой склон, и можно было соскользнуть вниз к реке. Я пытался собраться с мыслями, чтобы продумать какой-то научный вопрос; но мысль была вялою и расплывалась. Вдруг из-под этого рыхлого покрова выставилась, как острие кинжала, иная мысль, совсем неожиданная и некстати: „Это — вздор. Этот вопрос — вздор, и совсем он не нужен“. Тогда я спросил в удивлении и в испуге у этой, другой, чем мне привычная моя мысль, как же это может быть вздором, когда оно тесно сцепляется с такими-то и такими-то вопросами, уже явно признанными. И через несколько секунд получил ответ, что и они, эти вопросы, тоже вздор и тоже ни для чего не нужны. Тогда я снова поставил вопрос о всех подобных вопросах, своею связанностью и взаимной обусловленностью образующих ткань научного мировоззрения. И опять тот же ответ, что и все научное мировоззрение — труха и условность, не имеющая никакого отношения к истине, как жизни и основе жизни, и что все оно ничуть не нужно. Эти ответы другой мысли звучали все жестче, определеннее и беспощаднее… В какую-нибудь минуту пышное здание научного мышления рассыпалось в труху, как от подземного удара, и вдруг обнаружилось, что материал его — не ценные камни, а щепки, картон и штукатурка. Когда я встал со склона, на котором сидел, то мне нечего было взять даже из обломков всего построения научной мысли, в которое я верил и над которым или около которого сам трудился, не щадя сил. Не только опустошенный, но и с полным отвращением убежал я от этого мусора»[7].
Это состояние Павел Флоренский описывает как обвал. «Произошел глубинный сдвиг воли, и с этого момента смысл умственной деятельности поменял знак»[8].
Обвал — это есть духовное пробуждение. Душа человека говорит ему о своих задачах, она напоминает о существовании иной жизни, которую человеку суждено воплотить на Земле в своей жизни. Старые рамки прежнего мышления раздвигаются, открываются новые горизонты и важно не испугаться их, поверить в новые возможности и измениться изнутри. «Результат кризиса — проявление нового содержания психики, которое прежде было бессознательным, прорыв к высшей надличностной сущности, скрытой в каждом из нас»[9].
Принято считать, что духовный кризис наступает у людей от 30 до 50 лет, однако наблюдения за современными детьми показывают, что период внутреннего надлома, пересмотра своих взглядов на жизнь, поиска смысла жизни у многих из них наступает уже в подростковом возрасте. Часто молодые люди совершенно не понимают, что с ними происходит, они теряют все прежние ориентиры, не хотят жить. Нужно, чтобы в минуту обвала в нашем жестком материальном мире нашелся бы кто-то, кто объяснил бы им, что такое состояние переживали и переживают многие люди и происходит это потому, что человек существо духовное.
Обращаясь к опыту других людей, запечатленному в стихах, прозе, дневниках, духовных и религиозных учениях, можно сказать, что период духовного кризиса проходили: Будда, Христос, Сергий Радонежский, Данте, Пушкин, Достоевский, Лев Толстой, Блаватская, Пирогов, Вернадский, Флоренский,
Сиддхартха (Будда), сын царя, живя в благополучии и роскоши, соприкоснувшись с человеческим страданием, навсегда покидает дворец, желая постичь в уединении джунглей, как можно преодолеть страдание.
Христос уединяется в пустыню, чтобы победить искушения и стать духовно сильнее.
Сергий Радонежский на горе Маковец проводит два года в уединении и беспрестанной молитве, он переживает «страхования» в одиночестве и обретает душевное спокойствие, бесстрашие, непоколебимую веру и силу внушать эту веру другим.
Пушкин в знаменитом «Пророке» описывает душевные терзания, которые, без сомнения, переживал сам, результатом этих терзаний становится обретение пути поэта — «глаголом жечь сердца людей».
Лев Толстой, признанный писатель с мировым именем, окруженный почетом и уважением, пишет «Исповедь». В ней он публично отказывается от своей прежней жизни, обнажает ее перед всем миром, кается и принимает решение жить жизнью духа.
Федор Достоевский в мгновения, проведенные в ожидании смерти перед казнью, многое понял для себя. Его жизнь после несостоявшейся казни в корне изменилась. Отныне его путь — это путь с Богом и путь искания Бога. В романе «Идиот» писатель опишет последние мгновения жизни осужденного к смерти, явно списанные с него самого. Осужденный в последние минуты своего существования смотрел на церковь, вершина которой «с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он… ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними…»[10]
Владимир Иванович Вернадский в 57 лет переживет «воспоминание о будущем», отобразит его в дневнике, и с этого момента вся его жизнь будет посвящена осуществлению этих «воспоминаний».
Николай Иванович Пирогов в конце жизни начинает писать «Дневник старого врача, писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что может быть когда-нибудь прочтет и кто другой». В дневнике он, признанный врач, всегда работавший с плотью человека, спасавший эту плоть, серьезно будет размышлять о существовании Высшего, Мировой мысли и о проявлении их посредством человека. В тишине парка его усадьбы в селе Вишня, прогуливаясь тихими аллеями, Пирогов будет переживать минуты пробуждения собственного духа и осознания себя как существа духовного.
«…Для меня не менее неоспоримо, — запишет он в дневнике, — то, что высшая мировая мысль, избравшая своим органом вселенную, проникая и группируя атомы в известную форму, сделала и мой мозг органом мышления. Действительно, его ни с чем нельзя лучше сравнить, как с
